Ковен озера Шамплейн
Шрифт:
– Расскажи.
Обреченная, я примерила на себя роль Рэйчел, которой в свое время пришлось вытерпеть немало моих дотошных расспросов.
– Восемь направлений по градации от простого и распространенного к сложному и редкому. – И, принявшись загибать пальцы, я перечислила на одном дыхании, словно буквы алфавита: – Стихии, включающие в себя четыре элемента. Метаморфоз – трансформация окружающей материи или своей собственной. Психокинез, который можно развить до навыка телепортации. Ментальность –
– И что именно из этого умеешь ты?
– Я освоила ментальность, но не на все ее проявления мне хватает сил. Стихии, как ты уже понял, я тоже контролирую не до конца. С блеском мне дается только метаморфоз, это да, но вот какой-нибудь рысью я становиться еще не пробовала, – начала задумчиво перебирать я, невольно катая между пальцами жемчужины ожерелья, прячущегося под шарфом. Заметив озадаченное лицо Коула, я усмехнулась. – Метаморфоз, если освоить его в совершенстве, предполагает оборотничество.
Мне вдруг понравилось делиться чем-то, что прежде я принимала за обыденность. Оказывается, очевидное для меня может звучать крайне дико для другого. Я все больше убеждалась в феноменальной разнице между мной и Коулом по мере того, как яснее читалось удивление на его лице.
– Каждая ведьма рождается со склонностью к одному или нескольким дарам, – продолжила я. – Задатки начинают проявляться еще в детстве. Если у ведьмы, например, склонность к одной лишь ментальности, другие дары для нее недоступны. Ей придется обратиться за помощью к более способным ведьмам или колдовать вместе с ковеном. Конечно, есть и «серые» практики, общие, которые не привязаны ни к одному из даров, а потому использовать их может каждый…
– Постой, – Коул немного притормозил, и я почувствовала что-то опасное, чем мог для меня обернуться его детективный талант. – А почему ведьма не может освоить все восемь даров сразу? Ты же сказала, что владеешь пока лишь тремя из них. Значит, ты намерена изучать и остальные, нет?
Я замолчала, прикусив язык, пока не почувствовала медного привкуса во рту, в наказание за болтливость, и уклончиво ответила:
– Только Верховной – ведьме, что стоит над другими ведьмами – по зубам овладеть всеми восемью направлениями. У среднестатистических ведьм способностей хватает на изучение двух или трех. Максимум – четыре при должном старании. Дар сотворения же и вовсе табу.
– Почему?
– Для того чтобы создавать новые порядки в магии, нужно быть ее источником, а источник – это Верховные. Считается, что это и делает их не только всесильными, но в некотором роде и бессмертными – они навечно будут жить в том, что оставят в память о себе в гримуаре – Книге заклинаний. Такая имеется у каждого ковена со дня его основания. Каждый гримуар уникален, как и каждая Верховная, которая пополняет его новыми заклинаниями на протяжении жизни.
Коул благодарно кивнул и снова сосредоточился на дороге, но ставить на повтор трек Бритни Спирс, благо, не спешил. Похоже, я подкинула ему пищу для раздумий, потому что он затих. В повисшей тишине можно было расслышать сопение Штруделя, задушенного своими складочками жира.
– Верховные ведьмы, – заговорил Коул через какое-то время, когда свежие знания улеглись и жажда расспросить о чем-нибудь еще вернулась с удвоенной силой. – Кто они?
– Наследницы по крови. Чаще всего одна из дочерей, но, если Верховная остается бездетной, это может быть ее племянница или кузина.
– Верховной может стать только женщина?
– Как правило, да. Мужчины среди Верховных встречаются редко. Ни один колдун не способен превзойти ведьму. Природа магии – природа женская. Хоть где-то гендерное преимущество испокон веков остается за нами, – повеселела я.
– А если вернуться к теме о дарах… – Коул вдруг замялся. – Ты, случайно, не настроена освоить что-нибудь еще? Что-нибудь новенькое… Вдруг все-таки получится. Мне бы пригодилась знакомая некромантка.
Я почуяла подвох, молча дожидаясь каких-то подробностей, и наконец махнула рукой, чтобы Коул объяснил свои странные пожелания.
– Ну, я просто подумал, что некромантия – очень полезная штука, – начал он издалека. – Если бы можно было пообщаться с душами убитых жертв, это бы сильно продвинуло меня в том деле, с которым я к тебе обратился…
– Я, кстати, не отказалась бы узнать подробности этого дела.
– Позже, – категорично отрезал Коул и прочистил горло. – Так ты могла бы научиться некромантии для меня?
– Это займет годы. К тому же меня нет гримуара, – пожала я плечами, впервые испытав от этого облегчение. – И нет того, кто был бы знаком с некромантией. Мне попросту не у кого учиться. Ковены не обучают чужаков.
– Но у тебя ведь когда-то был свой ковен… Да?
Я напряглась.
– Нельзя обратиться к нему? – и, по моему взгляду поняв, что нельзя, Коул стушевался. – Ну, а к кому-то другому? Неужели у тебя совсем нет друзей?
– Угадай! Я одна по стране катаюсь не забавы ради, – огрызнулась я, испытав то пограничное состояние между гневом и болью, от которого всегда повышалась температура тела, но опасное не для меня, а для окружающих. – У меня никого нет, Коул. Никого.
Я не хотела говорить об этом. Хотя у Коула совсем не было чувства такта, в этот раз он справился с блеском: деликатно оставил свой допрос с пристрастием и отхлебнул немного крепкого чая из термосной крышки, предложив и мне.
Я сделала глоток, наслаждаясь терпким чабрецом.
– Спасибо за пальто.
Коул удивленно взглянул на меня, и я улыбнулась, демонстративно поправляя растянутые рукава, в которые часто прятала руки, чтобы согреться. Непомерно длинное, но наверняка приходящееся Коулу как раз впору, пальто вдруг обрело для меня значение гораздо большее, чем я хотела бы признавать. Доброта. Милосердие. Забота. Когда до встречи с Коулом я сталкивалась с чем-либо подобным в последний раз?
Он покачал головой, пряча от меня изгиб рта, похожий на ответную улыбку.