Кожаные ризы
Шрифт:
– Да, – ответил Боря, – я занимаюсь.
Зачем он соврал? Быть может, первый мужской звонок прозвонил в его сердце, сработав на опережение неторопливого времени жизни? И от этого ему захотелось казаться большим и сильным в глазах этих мальчишек…
– А где занимаешься?
– В «Торпедо»! – Боря врал всё твёрже и естественней. Наверное, «кто-то» нашёптывал ему, подтрунивая над мальчишечьей гордостью: «Ну, давай, давай, покажи им себя!»
– А за деревню будешь играть завтра с дунинскими?
– Буду. Меня зовут Боря.
Парни чинно пожали друг другу руки. На том и расстались.
Всю ночь
…Лужники, мёртвая тишина трибун, он готовился бить то самое роковое пенальти. Разве можно забыть тысячеголосый рёв восторга, когда минуту спустя он покидал игровое поле после победного гола в ворота сборной Испании!
Да что там Лужники, помнится, год спустя на Уэмбли… Веренице воспоминаний не было конца. Но пропели первые петухи, и в рубленое окошко над Бориной кроватью впорхнул первый солнечный лучик.
…Команды выстроились в центре поля для приветствия. Всё было по-настоящему. Судья, крепкий мужчина в спортивном костюме, метал жребий в окружении двух капитанов. Приглядись, читатель, внимательно приглядись! Один из капитанов… наш Боря! Да-да, он произвёл на деревенских пацанов неотразимое впечатление, и судьба капитанской повязки была решена. «Веди нас, Борис, к победе!» – съёрничал голкипер Вовка. «Победа, победа!» – хором закричали ребята, и Боря закричал вместе с ними, воинственно поднимая руку, украшенную красной капитанской лентой.
Раздался свисток судьи, матч начался. Команда Бори при каждом владении мячом играла только на него. Все с нетерпением ждали, что «Торпедо» вот-вот покажет столичный класс и накидает дунинским покуда-некуда. Но игра у Бори с самого начала не заладилась. Ему, привыкшему без помех контролировать ситуацию и распоряжаться мячом самостоятельно, на каждом игровом пятачке мешал соперник. Из-за этих дурацких помех отточенная техника «столичного торпедовца» распадалась на груду не связанных друг с другом экспромтов и телодвижений. Мяч, который должен был катиться прямо под ногу, от чужого касания вдруг менял курс и переставал слушаться. С каждой следующей минутой товарищи по команде всё реже в игре примечали Борю и всё чаще организовывали атаки друг с другом.
Перед концом первого тайма дунинцы ломанулись по центру, вышли к штрафной, и кто-то не слишком прицельно пробил по воротам. Мяч взвился в воздухе, чиркнул о Борину ногу, изменил направление и влетел в ворота родной деревни…
Капитан «дуняшек» подскочил к Боре и демонстративно пожал ему руку под хохот и свист дунинских болельщиков.
– Замена! – прокричали со скамейки запасных.
К Боре подбежал тот самый рыжий парень и, немного смущаясь, сказал:
– Борь, мы тебя меняем. Ты уж того, отдай повязку.
Боря механически развязал красную капитанскую ленту и пошёл с поля под оглушительный свист болельщиков обеих команд. Да, в Мадриде, помнится, всё сложилось иначе…
После ухода Бори игра выровнялась, подуставшие дунинцы всё чаще проваливали оборону и к концу матча действительно отхватили от беляковцев покуда-некуда.
– Вот что значит вовремя удалить слабое звено! – умничал после матча голкипер Вовка…
Когда Боря вернулся домой, мама весело спросила сына:
– Как сыграли?
Боря, не говоря ни слова, полез на печку. Женщине показалось странным его молчание. Она переспросила:
– Так как же сыграли?
Боря уткнулся в подушку и приготовился зареветь. Однако щебетание матери успело отвлечь его от горестных воспоминаний. Он вдруг почувствовал, что житейская несправедливость, случившаяся с ним, как-то сама собой утишилась и больше не ранит его человеческое самолюбие. Жжение в груди почти прекратилось. Он приподнял голову и даже попробовал улыбнуться.
Подошла мама. Она хотела что-то сказать, но сын ладошкой прикрыл ей губы и прошептал:
– Мама, родненькая, не трогай меня, я расту…
ДВА ДНЯ НА ДЕРЕВНЕ
Читатель добрый, выслушай рассказ московского интеллигента о двух удивительных днях, прожитых им в глухой рязанской деревне на топких Мещерских болотах. История эта записана мною на диктофон с его собственных слов и положена на бумагу без какой-либо редакторской правки. Поэтому возможные недостатки изложения лично ко мне как стенографу не имеют никакого отношения.
– Каждому человеку сопутствует та или иная среда, – Алексей Петрович выбил о фарфоровую пепельницу потухшую курительную трубку и достал из кисета свежую щепотку табака. – Попомните мои слова, юноша, среда – штука полезная! Она, словно определённый состав воздуха, ласкает наши лёгкие, освежает ум, подбирает под нас плотность и давление. Мы этого, как правило, не ценим и погружаемся в параллельные среды, кто из любопытства, кто из страха перед собственным будущим. Повадки чужой среды вскоре убеждают нас в лицемерии ожидаемых преимуществ, и мы возвращаемся обратно. Возвращаемся, увы, с потерями. Однако, – Алексей Петрович замер в обворожительной улыбке, – бывают счастливые исключения!
Он долго раскуривал трубку, попыхивая и вдыхая носом первые ароматные дымы. Мне даже показалось, что наша беседа окончилась и я напрасно высиживаю хозяйское время на гостеприимном велюровом диване. Но вот жерло трубки разгорелось, Алексей Петрович протёр носовым платком испачканные в табаке руки и продолжил:
– Так и я, задумал сменить благополучие городского очкарика на обычаи «милой старины», пожить пару дней без интегралов за утренней чашечкой кофе и без рюмки «Путинки» перед обедом в университетской столовой. Короче, сменить привычную среду обитания на иную – шершавую, гулкую, росистую. И, что греха таить, мне это удалось! Вы, конечно, возразите: результат эксперимента опровергает мою же теорию. Да, опровергает. Но опровергает диалектически. Да-да, юноша, диалектика сильнее нас! А теперь слушайте.
Жила в старой деревеньке Колосово на краю глухого Мещерского болота женщина. По выходным дням ездила она торговать ягодой на Егорьевский рынок.
Как-то я оказался по делам в этом непримечательном городке. Зашёл на рынок поглядеть, чем торгуют. На рядах разговорился со статной торговкой. Видная, величавая, она вела речь умно и просто. Более всего приглянулись мне её глаза – голубые, как бирюза. Познакомились. Я, шутя, взял адрес. Переписывались какое-то время, потом реже, потом и вовсе перестали.