Кожаный Чулок. Большой сборник
Шрифт:
Чингачгук сжал руки, горячо и порывисто протянутые ему разведчиком над свежей могилой, и в этой дружеской позе двое суровых и неустрашимых обитателей леса склонили головы, роняя жгучие слезы, орошавшие могилу Ункаса, словно капля дождя.
Гробовое молчание, каким делавары встретили вспышку чувств знаменитых воинов, было нарушено голосом Таменунда.
— Довольно! — сказал он.— Идите, дети ленапе. Гнев Маниту еще не угас. Зачем Таменунду жить дальше? Хозяевами земли стали бледнолицые, а время краснокожих еще не пришло. Мой день был слишком долог. На утре его я видел детей Унамис сильными и счастливыми, но, прежде чем для меня наступила ночь, я увидел смерть последнего воина из мудрого рода могикан!
ИСТОРИКО-ЛИТЕРАТУРНАЯ СПРАВКА
«Последний из могикан, или Повесть о 1757 годе» является, пожалуй, наиболее известным и наиболее читаемым романом Джеймса Фенимора Купера. С февраля 1826 года, когда вышло первое его издание, роман издавался сотни раз огромными тиражами на десятках языков мира! И сегодня его читают почти во всех уголках земного шара.
Западные критики и литературоведы объясняют широкую популярность этого романа по-разному. Одни упирают на приключенческую сторону книги, подчеркивают интересный сюжет и захватывающие приключения главных действующих лиц. Другие утверждают, что книга лишена какого-либо социального анализа описываемых событий и поэтому, мол, принимается людьми самых разных воззрений. Подобные утверждения не только не объясняют причины всемирной популярности романа, но и вводят в заблуждение. Безусловно, занимательность сюжета в известной мере определяет популярность книги. Но сколько известно романов с весьма увлекательными сюжетами, которые продержались на книжном рынке год-два и после этого канули в Лету. Что же касается отсутствия социального анализа в романе, то подобные утверждения просто неверны.
«Последний из могикан» прежде всего роман о человеческих отношениях — любви и ненависти, дружбе и предательстве. Дружба между белым охотником Натти и индейцем Чингачгуком принадлежит к бессмертным созданиям мировой литературы и свидетельствует о глубоком понимании Купером человеческого характера и его устремлений. Любовь Ункаса к Коре также описана с подлинным проникновением в глубины человеческого сердца. Именно эти общечеловеческие ценности, показанные на фоне опасных и захватывающих дух приключений главных героев, и снискали роману всемирную славу.
Но писатель раскрывает не только положительные свойства людей. Среди героев романа — индеец-гурон Магуа, человек вероломный и жестокий, хитрый и самолюбивый. В то же время автор показывает, что Магуа — искусен и умен, осмотрителен и выдержан. Его стремление завладеть Корой продиктовано жаждой мести.
Красавица Кора с самого начала в центре борьбы между Магуа и влюбленным в нее Ункасом. В жилах Коры течет небольшая доля негритянской крови. Это дало повод некоторым западным литературоведам утверждать, что писатель хотел показать складывающиеся отношения между тремя основными группами жителей США — белыми, индейцами и неграми. И в этом смысле гибель Ункаса и Коры говорила о невозможности объединения этих различных групп.
Купер хорошо понимал расовые проблемы, стоящие перед молодым американским государством. В своей публицистической работе «Американский демократ» (1838) он, в частности, писал: «Неизбежно придет день, когда рабство в Америке исчезнет, и когда этот день наступит, две расы будут обитать в одном и том же районе. Их чувства будут преисполнены неискоренимой ненависти... Борьба между этими расами превратится в войну на уничтожение. Этот судный день можно отсрочить, но избежать его невозможно».
Таким образом, не исключено, что судьба Ункаса и Коры была определена общим взглядом писателя на развитие расовых отношений в стране. Он не видел будущего для междурасовых браков, и его понимание действительности не позволило привести историю отношений Ункаса и Коры к счастливому концу. В то же время и любовь метиски Коры к майору Хейуорду также не могла быть счастливой. Поэтому в романе, в точном соответствии с исторической правдой, майор Хейуорд находит свое счастье с англичанкой Алисой.
Совсем другое дело бескорыстная мужская дружба Натти и Чингачгука. Читатели уже знают, что друзей ждет разлука («Пионеры»): Чингачгук погибнет в огне пожара, а Натти, одинокий, не понятый своими соотечественниками и сам не понимающий их, отправится заканчивать свой век дальше на запад, туда, где еще сохранились девственные леса.
Читатели и критики встретили новый роман Купера с энтузиазмом. Однако нашлись люди, которые подвергли сомнению правдивость показанных в книге характеров. Прежде всего это относилось к образам индейцев. Губернатор Мичигана Люис Касс утверждал на страницах «Северо-Американского обозрения», что герой романа «Последний из могикан» — «это индеец, вышедший sis школы миссионера Джона Э. Геквилдера, а не из школы жизни... Эти Ункасы... не имеют реальных прототипов в наших лесах».
Некоторые рецензенты сожалели, что Ункас и Кора не смогли сочетаться браком, и считали их гибель ненужной. Однако мы знаем, что в этом случае Купер следовал не читательским вкусам, а исторической правде, как он ее понимал и видел.
На русском языке отрывки из романа впервые были опубликованы в 1832 году в журнале «Сын отечества и Северный архив». Полностью на русском языке «Последний из могикан» появился в 1833 году и с тех пор переиздавался неоднократно.
Следопыт, или На берегах Онтарио
Следопыт, или На берегах Онтарио
ГЛАВА I
Душистый дерн укроет плоть,
Небесный свод — мой храм, господь!
В моем кадиле — ветры гор,
Мне мысль — молитва с давних пор.
Кто не знает, какое впечатление величия исходит от необъятного! Самые возвышенные, самые смелые мысли посещают поэта, когда он заглядывает в бездны неизмеримых просторов, и с особенной живостью ощущает он тогда собственное ничтожество. Не может оставаться безучастным тот, кто впервые зрит перед собой ширь океана, и даже в безбрежности ночи находит наш ум подобие величия, поражающего нас в грандиозных явлениях природы, всю мощь которых не в силах постигнуть наши чувства. Нечто близкое восторгу и благоговейному страху, этому порождению возвышенного, ощущали при взгляде на раскинувшийся перед ними пейзаж и четверо несхожих меж собой персонажей, коим довелось открыть наше повествование. Вчетвером — двое мужчин и две женщины — взобрались они на груду поваленных ветром деревьев, чтобы оглядеться по сторонам. Такие места и поныне зовутся в этих краях ветровалами. Впуская небесный свет в темные душные лесные трущобы, они образуют как бы оазисы в торжественных сумерках американских девственных лесов. Описываемый здесь ветровал находился на косогоре пологого холма, и взору путника, взобравшегося на его верхушку, открывались широкие дали — нечаянная радость для странника, блуждающего в дебрях лесных. Небольшой клочок земли, но благодаря его расположению высоко на склоне холма, над уходящей книзу прогалиной, вид отсюда простирался много дальше, чем можно было предположить. Философы еще не установили природу стихий, производящих в лесу такие опустошения; некоторые ученые видят в этом разрушительное действие ветров, подобных тем, что образуют в океане смерчи, тогда как другие ищут причину во внезапных и сильных электрических флюидах; но самое явление достаточно всем знакомо. На кромке ветровала, о коем здесь идет речь, слепые стихии так нагромоздили дерево на дерево, что двое странников не только сами вскарабкались на высоту в тридцать футов, но и увлекли за собою — где уговорами, а где и вовремя оказанной помощью — обеих своих спутниц. Огромные стволы, сломанные и раскиданные как попало мощными порывами ветра, лежали навалом, словно бирюльки, меж тем как их ветви, все еще благоухающие увядшей листвой, переплетались, давая рукам надежную опору. Один вывороченный из земли великан торчал мощным комлем кверху, и на его разлапых корнях сохранился толстый слой земли, который и послужил своего рода удобными мостками для наших четверых путников, озиравших окрестность.
66
Стихотворные эпиграфы переведены Р. Сефом, за исключением особо оговоренных.
Пусть читатель не ждет здесь от меня описания людей из высших слоев общества. Это были всего лишь странники, блуждающие в дебрях лесных; но, даже отвлекаясь от этого, надо сказать, что ни обычный их жизненный уклад, ни положение в свете не приобщили их к преимуществам избранного круга. Двое — мужчина и женщина — были местные уроженцы, исконные хозяева этой земли, ибо они принадлежали к небезызвестному индейскому племени тускароров; что же касается их спутников, то мужчина, судя по его внешнему виду, всю жизнь скитался по морям, и лишь в качестве простого матроса, да и сопровождающая его девушка вышла из той же непритязательной среды, однако юность и миловидность, а также скромные и живые манеры придавали ее облику тот отпечаток ума и душевного изящества, который сообщает прекрасному полу двойное очарование. Вот и сейчас ее выразительные голубые глаза светились восторгом, а милое личико подернулось той легкой задумчивостью, какую вызывают в одаренных натурах сильные ощущения — даже в тех случаях, когда они приносят нам одну лишь незатуманенную радость.
И в самом деле, кто бы мог остаться равнодушным к картинам окружающей природы? К западу, в том направлении, куда были обращены лица путников и где, собственно, и открывались необъятные дали, взор блуждал по лиственному океану, отливающему всеми оттенками зелени представленной здесь роскошной растительности и расцвеченному богатейшей гаммой красок, столь обычных для сорок второго градуса широты. Вяз со своей изящной плакучей кроной, все многочисленные разновидности клена, а также благородные породы американского дуба и широколистная липа, известная в, местном просторечии под именем мочальницы, — все эти деревья, переплетаясь верхними сучьями, образовали как бы необозримый лиственный шатер, простирающийся в сторону заходящего солнца и теряющийся в облаках на горизонте, подобно тому как волны морские сливаются с небесной синевой у основания небосвода. Тут и там небольшой просвет между лесными исполинами, образовавшийся либо по капризу природы, либо по воле бушующих стихий, позволял какому-нибудь дереву не столь мощной осанки пробиться к солнцу и вознести свою скромную вершину чуть ли не на уровень зеленого полога. К таким деревьям принадлежали береза — немаловажная особа в менее благословенных местах, трепетная осина, различные виды орешника, а также другие представители меньшой лесной братии; они казались чем-то вроде худородных, невзрачных гостей, затесавшихся в общество родовитых и знатных вельмож. Тут и там стройный гладкий ствол сосны, прорвав этот полог, высоко возносил над ним свою главу, словно изящный обелиск, искусно воздвигнутый над лиственным долом.