Козлиная песнь (сборник)
Шрифт:
– Да, – сказал Локонов, – хорошие картинки.
– Удивительный вы человек! – с грустью сказала Юлия. – Вечно вы какие-то пустые слова произносите, пустой, что ли, меня считаете. Нехорошо, нехорошо. С другими вы говорите как с людьми, и о том, и о другом, а со мной только о погоде или о том, что ноги промочили, ни о чем серьезном не говорите. Маленькой меня считаете, что ли? Смотрите, я обижусь, если вы не исправитесь.
– Вот гном летит, – сконфуженно произнес Локонов, – а шапка у него высокая. А вот японские дети, а вот японец в треуголке.
«Какую я чушь несу», – подумал Локонов.
– Знаете
– Скажите просто, что вам неудобно здесь сидеть, что здесь места маловато.
– Да, действительно, здесь места маловато, – подтвердил Локонов, – а там свободнее.
Захватив тетрадку, Юлия сказала:
– Идемте! Остановилась:
– Знаете что, идемте в соседнюю комнату.
– Нравы здесь очень простые, – сказал Локонов и подумал об окне, о воображаемом любовнике Юлии.
– Да, Торопуло чудный человек, – ответила Юлия Сергеевна, – у него чувствуешь себя как дома.
Юлия зажгла в темной комнатке лампочку.
– Здесь лучше, не правда ли, – сказала она. – Вот, садитесь. Знаете что, я сыграю на пьянино. Что вы хотите, чтоб я сыграла вам?
– Да я, право, и не знаю.
– Ну ладно, что придет в голову.
– Вот «Песни без слов», – сказал, перебирая ноты, Локонов, – а вот «Времена года».
– Давайте «Песни без слов».
Юлия играла, подчеркивая чувствительные нотки, особенно отчетливо выделывая все арпеджио и трели, местами произвольно замедляя темп, местами помещая два такта в один.
Локонов смотрел на семнадцатилетний профиль. На улице, по-видимому, шел дождь. Локонову стало жаль, что ему, собственно, не о чем говорить с милой девушкой. Локонов думал:
«Вот мы уединились, а говорить не о чем, а завязать разговор необходимо».
– Хотите, я еще сыграю? – спросила Юлия.
«Скрывает, – подумал Локонов, – притворяется».
– Скажите, любили ли вы когда-нибудь? – неожиданно для себя сказал он.
Девушка улыбнулась.
– Ого, какой вы, а я думала – вы скромник. Локонов покраснел.
– Лучше вы расскажите о своей первой любви, – предложила Юлия.
– Это невозможно, – почти крикнул Локонов.
– Нет, я никого не любила, – заметив смущение собеседника, сказала Юлия.
– Но молодой человек в этом зеленом доме? – сжег свои корабли Локонов. – Он часто вас провожает по вечерам.
– Ах, вот вы про что, – рассмеялась Юлия. – Да ведь это член-корреспондент этого общества. Какой вы ехидный – ведь ему уже под шестьдесят лет. А провожает он меня, потому что у меня есть много благотворительных значков, он хочет их прикарманить.
– Покажите мне его, – попросил Локонов.
Юлия встала, подвела Локонова к дверям.
– Вот он, – сказала она, указывая на диван.
На диване рядом с Торопуло сидел стройный бритый старик с лицом, слегка попорченным оспой, и абсолютно голым черепом.
– Неужели? – спросил Локонов.
– Конечно, – ответила Юлия.
– Объявляю общее собрание открытым, – раздался в соседней комнате голос Торопуло.
– Сегодня на повестке: доклад д-ра Шеллерахера.
1) Опыт введения в изучение действия сновидений о еде на отделение желудочного сока.
2) Чтение сновидений о еде: Локонов. После общего собрания концерт.
3) Романсы о еде в исполнении Анны Кремер.
4) «Свадебный обед»: сюита Баха в исполнении квартета…
После концерта —
чай и танцы до утра.
Локонов слушал сюиту. Звенели и пели рюмки, как голоса детей. Раздавалось разнообразие человеческих голосов, отдельные голоса, и как бы произносились речи. Возникал смех и как бы охватывал весь стол, все время приглушенно, как отдаленный аккомпанемент, звучала, нежная и строгая музыка, служившая как бы фоном для звукового свадебного стола. Затем Торопуло прочел свои стихи:
Тают дома. Любовь идет, хохочетИз сада спелого эпикурейской ночи.Ей снился юный сад,Стрекочущий, поющий,Веселые, как дети, голосаИ битвы шум, неясный и зовущий.Как тяжела любовь в шестнадцать лет. Ей кажется: погас прелестный свет,И всюду лес встает ужасный и дремучий,И вечно будет дождь, и вечно будут тучи.Локонов внимательно слушал.«Уж не стихи ли это о Юлии?» – обеспокоился он.
Глава VI. Личная жизнь Жулонбина
Окно было раскрыто, но, несмотря на это, в убежище приобретателя отвратительно пахло. Все предметы, вносимые в эту комнату, неизбежно приобретали несвойственный им запах. Острые и кислые ароматы начинали исходить от них.
Жена стремилась побороть этот запах. Иногда она дарила мужу цветы, которые тот с гордостью принимал. Но запах цветов в этой комнате начинал вызывать тошноту, становился приторно сладким. Спустя некоторое время запах, свойственный цветку, исчезал. Запах различных испарений начинал исходить от него. Затем необыкновенно быстро цветок вял.
Ни черемуха, ни сирень, ни жасмин, ни раскрытое настежь окно не могли освежить комнату.
Локонов сидел перед букетом сирени и удивлялся, что от сирени исходит зловоние.
«Но все же и в этой жизни, – думал Локонов, – есть семнадцатилетняя Юлия, есть цель жизни».
Жулонбин говорил о том, как он счастлив, что сейчас он совершенно погружен в классификацию окурков, что здесь истинное разнообразие, и читал целый трактат о различных формах, о различном виде примятости, изогнутости, закрученности, окрашенности окурков.
– А вот какой осколок, – продолжал Жулонбин, – и к нему прилеплен окурок. Вот тут-то и возникает трудность классификации. Личные симпатии классификатора. Можно было бы отнести этот предмет к осколкам, а можно к окуркам. Вот здесь и возникает сомнение – никто не может разрешить, – добавил Жулонбин с грустью. – Все в мире удивительным образом соединено друг с другом.