Крабат: Легенды старой мельницы
Шрифт:
Когда же очередь дошла до Крабата, спустился вниз сам. «Для мальчонки, – сказал он, – это слишком опасно, может что и случиться». Парни с ним согласились. Только Кито, по обыкновению, нахмурился. А Лышко усмехнулся:
– Случиться может с каждым, кто не остережется!
Но тут как раз появился глупый Юро с ведрами. Он нес похлебку свиньям. Проходя мимо Лышко, нечаянно споткнулся и облил его помоями. Лышко разразился руганью, а Юро завопил:
– Ой, ой, ой! Не сердись, Лышко! Я сам себя готов высечь! Как же от тебя теперь нести будет! И все я! Ой, ой, ой, бедные мои
Крабату теперь часто приходилось ездить с Тондой и другими подмастерьями в лес.
Сытый, тепло одетый, в меховой шапке, низко надвинутой на лоб, он не унывал даже в лютый мороз. Хорошо катить в санях по зимнему лесу!
Они валили деревья, очищали от веток, распиливали, складывали в штабеля, оставляя зазоры между стволами, чтобы получше просушить, а уж будущей зимой перевезти на мельницу, обтесать и пустить на балки, брусья, доски.
Так проходила неделя за неделей. В жизни Крабата ничего не менялось. Кое-что, правда, его удивляло. Странно, например, что к ним не приезжают крестьяне с зерном. Может, окрестные жители их избегают? Но ведь жернова мелют день за днем, в амбар засыпают ячмень, овес, пшеницу. А может, мука, текущая днем в мешки, ночью опять превращается в зерно? Вполне возможно...
В начале марта погода резко изменилась. Дул западный ветер, нагоняя серые тучи.
– Пойдет снег, чуют мои кости, – бурчал Кито.
И правда, пошел снег. Но вскоре мохнатые мокрые снежинки превратились в капли дождя и отчаянно забарабанили по крыше.
– Знаешь, – обратился Андруш к Кито, – заведи-ка себе лучше квакушку. На твои кости нельзя положиться.
Ну и погодка! Дождь лил все сильнее и сильнее, сменялся градом, потом снегопадом. Снег снова таял... От потоков воды и таяния льда вздулся мельничный пруд. Пришлось под дождем бежать к шлюзам, закрывать, подпирать бревнами.
Выдержит ли плотина такой напор?
Если это продлится еще три дня, думал Крабат, мы потонем тут вместе с мельницей.
Но к вечеру шестого дня все стихло. В лучах заходящего солнца, глянувшего в разрывы туч, на мгновение вспыхнул черный мокрый лес.
Ночью Крабат увидел сон, будто на мельнице взметнулся пожар.
/
Парни вскочили с нар, с грохотом несутся вниз по лестнице. А Крабат все лежит и лежит, не в силах сдвинуться с места. Вот уже пламя охватило балки, слышен треск, искры падают ему на лицо. Он вскрикнул...
/
Крабат трет глаза, зевает, оглядывается. Где парни? Одеяла откинуты, простыни скомканы. На полу – куртка, в углу – шапка, шарф, пояс... Он ясно видит все это в свете красного пламени, врывающегося в слуховое окно...
Может, и вправду горит мельница?
Крабат бросается к окну, распахивает его, высовывается. Он видит тяжело нагруженную повозку, стоящую во дворе мельницы. Брезентовый верх ее почернел от дождя. В повозку впряжена шестерка коней. На козлах человек с высоко поднятым воротником, шляпа надвинута на лоб. Весь в черном, только петушиное перо на шляпе светится красным светом. Словно пламя, развевается оно на ветру, то взметнется, то почти затухает. Свет его озаряет мельницу.
Подмастерья снуют между повозкой и домом, сгружают мешки, тащат их к мельнице, возвращаются за новыми. И все это молча, в лихорадочной спешке. Ни окрика, ни ругани, лишь прерывистое дыхание грузчиков да время от времени возница щелкнет кнутом над их головами. И тут будто порыв ветра подхватывает ребят, они начинают носиться с двойным усердием. Старается и сам Мастер. В обычное время он и пальцем не шевельнет на мельнице, а теперь надрывается вместе с подмастерьями.
И вдруг он исчез во тьме. Нет, не передохнуть пошел, как подумал было Крабат, бросился к пруду, отвалил подпорки, открыл шлюзы.
Вода хлынула в лоток, со скрипом тронулось колесо, резво завертелось. Сейчас должны вступить жернова. Но заработал лишь один постав. Грохот его незнаком Крабату, он исходит из дальнего угла мельницы.
Грохот усиливается, к нему добавился шум и треск дробилки. Все слилось в глухое завывание.
Крабату вспомнился мертвый жернов. По спине побежали мурашки.
Между тем работа во дворе продолжалась. Вот уже повозка разгружена. Наступил перерыв, но ненадолго. Сутолока возобновилась. Теперь мешки тащили к повозке. То, что в них было раньше, возвращалось перемолотым.
Крабат попытался пересчитать мешки, но его одолел сон. Однако с первым криком петуха он проснулся, теперь уже от стука колес. Незнакомец в повозке, нахлестывая коней, правил к лесу. И странное дело, тяжело груженная повозка летела по лугам, не оставляя следа на мокрой траве.
Закрыли шлюзы, остановилось колесо. Крабат шмыгнул в постель, натянул на голову одеяло. Подмастерья, шатаясь, взбирались по лестнице. Усталые, измученные, они молча разбрелись по постелям. Только Кито пробурчал что-то про чертову живодерню и новолунье – будь оно трижды проклято!
Утром Крабат с трудом поднялся с нар. Голова гудела, во всем теле слабость. За завтраком он украдкой поглядывал на ребят. Они казались заспанными и утомленными, угрюмо молчали, давясь кашей. Даже Андруш был не расположен к шуткам, уныло ковырял ложкой в тарелке. После еды Тонда подозвал Крабата:
– Ты нынче скверно провел ночь?
– Да как сказать... Я ведь не надрывался, как вы, только смотрел. Почему вы меня не разбудили, когда приехал этот... с пером? Всё вы от меня скрываете. А ведь я не слепой, не глухой... Да и не пришибленный!..
– Никто так и не думает, – прервал его Тонда.
– А зачем же тогда вы играете со мной в жмурки? И как вам только не надоест!
– Всему свое время! – тихо сказал Тонда. – Скоро узнаешь все и про Мастера и про мельницу. День этот наступит раньше, чем ты думаешь. А пока потерпи!
КШ-Ш, НА ШЕСТ!
Последняя пятница перед пасхой. Ранний вечер, но над Козельбрухом уже висит бледная пухлая луна. Подмастерья собрались в людской, а усталый Крабат поднялся наверх, решил пораньше лечь спать. Даже и сегодня пришлось им работать. Хорошо, что наконец-то наступил вечер и можно отдохнуть!