Краем глаза
Шрифт:
— Сладенькая, — обратилась Ангел к дочери, — покажи нам, как ты играешь с Коко. Покажи нам, сладенькая. Давай. Покажи. Покажи.
— Мамик воспринимает все очень уж эмоционально, — поделилась Мэри с отцом своими наблюдениями.
— Ты же знаешь мамика, — ответил Барти, стараясь наиболее полно запечатлеть в памяти лицо дочери, чтобы сохранить дорогой образ после очередного ухода в темноту.
— Папик, ты действительно можешь прямо сейчас посмотреть, как я играю?
— Действительно могу.
— Как тебе нравятся мои туфельки?
— Очень изящные.
— Как тебе нравится моя прическа?
— Покажи нам, покажи, покажи! — настаивала Ангел.
— Хорошо, — кивнула Мэри. — Коко, давай поиграем. Собака вскочила, помахивая хвостом, всегда готовая принять участие в игре.
Мэри подняла желтый виниловый мяч, за которым Коко с удовольствием гонялся весь день, а всю ночь грыз, если ему дозволяли, не давая всему дому заснуть.
— Хочешь? — спросила она Коко.
Коко, конечно же, хотел, не просто хотел, жить без мяча не мог, и метнулся в сторону, когда Мэри показала, что бросает мяч.
После нескольких прыжков собака поняла, что Мэри не бросила мяч, развернулась и помчалась обратно.
Мэри побежала.
— Поймай меня, если сможешь!
Коко развернулся в воздухе и устремился за девочкой. Мэри резко повернула влево……и пропала.
— Господи! — выдохнул Том Ванадий.
В один момент они видели перед собой девочку и желтый виниловый мяч. В следующий они исчезли. Словно их и не было.
Коко остановился в замешательстве, посмотрел налево, направо, чуть приподнял вислые уши, прислушиваясь к хозяйке Мэри.
Мэри возникла из воздуха позади собаки, с мячом в руках, Коко развернулся и вновь бросился к ней.
Трижды Мэри исчезала и трижды появлялась, прежде чем подвести совершенно сбитого с толку Коко к отцу и матери.
— Здорово, правда?
— Когда ты поняла, что можешь это сделать? — спросил Том.
— Недавно. Я сидела на крыльце, ела попсикл [87] и сообразила, как это делается.
Барти посмотрел на Ангел, Ангел — на Барти, а потом они упали на колени перед дочерью. Они улыбались… но улыбки эти вышли несколько натянутыми.
[87] Попсикл — мороженое на палочке с фруктовыми вкусовыми добавками.
Несомненно, они оба подумали о мире больших жуков, куда Ангел вышвырнула Еноха Каина, когда Ангел выразила их общее мнение:
— Сладенькая, это удивительно, это прекрасно, но ты должна соблюдать осторожность.
— Это не страшно, — успокоила их Мэри. — Я только захожу в другое место на чуть-чуть и сразу назад. Все равно что перейти из одной комнаты в другую. Я не могу упасть, обо что-то споткнувшись, — она посмотрела на Барти. — Ты знаешь, как это, папа.
— В общем-то да. Но твоя мама говорит о том…
— Там могут быть плохие места, — предупредила Ангел.
— Да, конечно, я знаю. Но плохое место чувствуется до того, как входишь туда. Поэтому ты просто обходишь его, чтобы попасть в другое место, не такое плохое. Это просто.
Просто, однако.
Барти захотелось ее обнять. Он и обнял. Потом обнял Ангел. Обнял Тома Ванадия.
— Мне надо выпить, — сказал отец Том.
Мэри Лампион, очень умненькая, училась дома, так же как ее отец и мать. Но изучала она не только чтение, правописание и арифметику. Постепенно в ней открывались таланты, которые не развивают ни в одной школе, и она изучала, как все устроено, путешествуя по мирам, находящимся здесь же, но невидимым.
В своей слепоте, Барти выслушивал ее отчеты и через нее видел больше, чем мог бы увидеть, оставаясь зрячим.
На Рождество 1996 года семья собралась в центральном из трех домов на праздничный обед. В гостиной мебель отодвинули к стенам, а во всю длину составили три стола, чтобы места хватило всем.
Когда налили вино, когда все, кроме Мэри, заняли свои места, Ангел объявила:
— Моя дочь говорит мне, что она хочет устроить маленькое представление перед тем, как я прочту молитву. Я не знаю, что это будет, но она заверяет меня, что не собирается петь, танцевать или декламировать стихи.
Барти, сидевший во главе стола, почувствовал приближение Мэри, лишь когда она коснулась его. Она взяла его руки в свои.
— Папик, тебя не затруднит отодвинуться от стола, чтобы я могла сесть тебе на колени?
— Если это представление, значит, я тоже в нем участвую. — Барти отодвинулся от стола. — Только помни, галстуков я не ношу.
— Я люблю тебя, папик, — сказала Мэри и прижала ладони к его вискам.
В темноту, которая окутывала Барти, ворвался свет. Он увидел улыбающуюся Мэри, сидящую у него на коленях, оторвавшую руки от его висков, увидел лица членов семьи, стол, украшенный к Рождеству, мерцающие свечи.
— Теперь свет останется с тобой навсегда. Ты будешь разделять зрение с другими Барти в других местах, но безо всяких на то усилий. Не будет ни головных болей, ни других неудобств. Веселого тебе Рождества, папик.
Вот так, в тридцать один год, после двадцати восьми лет слепоты, перемежаемой короткими промежутками зрячести, Барти Лампион получил от своей десятилетней дочери дорогой подарок: к нему вернулось зрение.
С 1996-го к 2000 году: день за днем они творили добрые дела в память об Агнес Лампион, Джо Лампионе, Гаррисоне Уайте, Серафиме Уайт, Джейкобе Исааксоне, Томе Ванадии, Грейс Уайт и, недавно, Уолли Липскомбе, в память тех, кто отдал так много и, возможно, живущих в других мирах, но ушедших из этого.
На обеде в День благодарения, опять за тремя составленными столами, в год трех нолей, Мэри Лампион, теперь четырнадцатилетняя, за тыквенным пирогом сделала любопытное заявление. В ее путешествиях туда, куда никому, кроме нее, доступа не было, после семи лет изучения малой толики из бесконечных миров, она получила безусловные доказательства того, что сказала ее бабушка на смертном ложе: существовало особое место, которое находилось за всеми мирами, сверкающее место.
— И, если мне хватит времени, я найду, как добраться туда, и все увижу собственными глазами.