Крамер против Крамера
Шрифт:
Они не сочли его предложение смешным и погрузились в меланхолическое раздумье о лице, которое отсутствовало у них за столом.
Пожелав ему доброй ночи, Гарриет неловко поцеловала Теда в щёку, чего не делала уже довольно давно. Они планировали явиться на следующее утро и взять
Билли посмотреть Статую Свободы; это был большой день для них, и Теду не удалось отговорить их от этого замысла. Поэтому они и приезжают — дедушка с бабушкой.
— Не слишком ли много он ест сладостей? — спросил Сэм. — Сахар ему не нужен.
— Я даю ему жевательные резинки без
— А как с витаминами?
— Каждый день, Сэм.
— В них, наверно, есть сахар.
— Ну, а я всё же думаю, что ты неплохо справляешься, — сказала Гарриет.
— Да, у него это получается, — сказал Сэм, всё ещё держась с известной сдержанностью по отношению к Теду.
— Но…
Тед ждал, что сейчас за этим последует.
— …я думаю, что ребёнку всё же нужна мать.
Гарриет сказала это с такой болью за свою дочь, с таким отчаянием, что при всём желании он не мог услышать ноток критики в свой адрес.
На следующий день они явились пораньше, готовые показывать Билли Статую Свободы. Тед решил не напоминать им, так же, как он никому не упомянул, что сегодня ему исполнилось сорок лет. Он был не в том настроении, чтобы тушить свечи на торте. Старики будут с Билли до позднего вечера. Время у него есть, но он так и не решил, чем ему заняться сегодня. Первым делом, он поваляется в постели.
Был мягкий зимний воскресный день, и, поскольку Тед не мог забыть о юбилее, он вышел прогуляться по улицам; внезапно им овладело какое-то странное желание. Ему было нетрудно осуществить задуманное, поскольку он был обитателем Нью-Йорка, а не выходцем из другого города. Его детство прошло в получасе от станции подземки.
На ней он добрался до Джером-авеню в Бронксе. Там он остановился у начальной школы, в которую впервые вошёл в пятилетнем возрасте, тридцать пять лет назад. Из школы он направился к дому.
Пятиэтажное строение без лифта обветшало и покосилось: оно было создано в другой архитектурный век. Перед парадным входом был небольшой газончик — тщетная попытка обрести элегантность, — но сейчас он принадлежал только кошкам них отпрыскам. Стеныпокрывали надписи графитти. «Тони Д., — гласила Одна из них, — пошёл отсюда!»
В это воскресное утро на улице ему попалось лишь несколько человек. Трое старушек направлялись в церковь, торопливо минуя двух испанцев, возившихся у машины. Тед прошёл мимо сгоревшего магазина, огибая кучи мусора и осколки битого стекла — приметы Бронкса, к которым он давно привык,
Его дом, в котором никогда не было лифтов, располагался на Крестон-авеню, неподалёку от 184-й стрит. Он присел на крылечко своего детства. Он не мог скрыть удивления при виде того, каким всё стало маленьким и невзрачным. Пространство, через которое ему удавалось с трудом посылать мяч, что было предметом его гордости, оказалось длиной всего лишь в пару десятков ярдов. Улица, на которой играли десятки ребят, была узкой и короткой. Большая горка неподалёку, на которую зимой они карабкались и скатывались с неё, стала узкой улочкой с пологим подъёмом. Всё это было давным-давно, и, наверно, он был совсем маленьким, если окружающее представлялось
По другую сторону улицы был школьный двор, на котором он играл в баскетбол. Стойки со щитами теперь исчезли, и детей тут больше не было видно. Мимо прошла женщина, испуганно отведя глаза в сторону — этот незнакомец на крылечке может наброситься на неё.
Он продолжал сидеть, вспоминая весёлые игры, и перед ним, на каждом углу представали призраки — его друзей, их девочек. Однажды на школьном дворе он упустил мяч, посланный Стью Мазловым, лучшим подающим в квартале, и тот жутко разозлился, когда мяч запулил на крышу. Это здание теперь было перед ним. Воспоминания ярко всплыли у него в памяти, словно и не было прошедших тридцати лет. А через несколько лет и Билли, его ребёнку, минет столько же лет, сколько было его папе, когда он обретал этот опыт.
Прекрасное время ему досталось, прикинул он, когда он всё время болтался вне дома, в уличных играх, Билли чего-то лишился в жизни: у него нет крылечка, на котором он может посидеть, нет улицы, на которой он может играть, не опасаясь попасть под машину, а если она и появлялась, то кто-то останавливал её движением руки, пока игроки не убирались на обочины. Всё это было тридцать лет назад.
Билли потерял не только это непосредственное окружение. Ребёнку нужна мать, сказала она. Сколько времени он ещё так протянет, не имея в своей жизни женщину, которая так нужна Билли, нужна ему?
— Эй, мистер Эванс! — По другой стороне улицы ковылял старик. — Вы помните меня? Я любил заходить в вашу булочную. Я Тедди Крамер. Брат Ральфа. Я любил ваш яичный крем. Я занимаюсь рекламным делом. Моя жена оставила меня. Я теперь разведён. У меня малыш. Скоро ему будет пять лет. Когда-то и мне было здесь пять лет.
Он сделал себе самоубийственный подарок ко дню рождения.
Направившись к Гран-Конкур, Тед остановился перед «раем Лью», старым кинотеатром, на потолке которого были звёзды и бегущие облака. Теперь он разделился на три кинотеатра: Рай-Один, Рай-Два и Рай-Три.
— Как может быть Рай-Два? — спросил он у ремонтника, который стоял перед зданием.
— Понятия не имею.
— Его стоило бы назвать Потерянный Рай.
Человек явно не разделял взгляды Теда, которые были обращены в историческую перспективу.
Направившись в сторону станции подземки, Тед заметил толстенького человека, двигавшегося в том же направлении. Очертания его лица показались ему знакомыми — Френки О’Нейл из соседнего квартала. Человек прищурился, пытаясь узнать Теда.
— Фрэнки!
— Никак это ты, Тедди?
— Он самый.
— Что ты тут делаешь?
— Осматриваюсь.
— Я не видел тебя уж столько…
— Давненько.
— Святая яичница! Где ты обитаешь?
— В даунтауне. А ты?
— На углу 183-й и Конкура.
— Даже не смешно. Ты кого-нибудь встречаешь из старых знакомых?
— Нет.
— Чем ты занимаешься, Фрэнки?
— Содержу бар. От Гиллигана. Всё там же. Одно из немногих примет времени, которое по-прежнему сохранилось.