Крамнэгел
Шрифт:
— А этот тип, — ткнул он пальцем в Джока, — полез в карман за оружием, чтоб в меня стрелять. Я выстрелил в него в порядке самозащиты.
— Самозащиты? Вот как?
Полисмен опустился на колени рядом с Джоном.
— Он жив? — спросил полисмен доктора.
— Жив, но в тяжелом состоянии. Надо срочно вызвать «скорую помощь».
— У него нет в кармане оружия, сэр, — сказал полисмен Крамнэгелу минуту спустя. — Только носовой платок.
— Только платок, — повторил Крамнэгел, впервые начиная испытывать смутное беспокойство. — Поищите в другом кармане.
— Там только ключ и коробок спичек.
Поднявшись на ноги, полисмен отряхнул колени.
—
— А обратно мне его вернут? Я вам лучше подпишу что угодно. Я же вам сказал: я в этого типа стрелял в порядке самозащиты. Ведь я вас сам сюда и вызвал, понимаете? Я…
— У вас есть разрешение на ношение оружия, сэр?
— Конечно, есть, я же начальник полиции…
— Я имею в виду разрешение, выданное английскими властями, сэр?
— Нет. На черта мне английское разрешение?…
— В таком случае, сэр будет лучше, если вы сдадите мне оружие. Вы носите его незаконно.
— То есть как это незаконно?..
— Мы не носим оружия, сэр.
— Не носите, — Крамнэгела разобрал смех. Издевательский или истеричный — сказать трудно. Так или иначе, но Крамнэгел рассмеялся, и от этого ему стало легче. Проверив, стоит ли револьвер на предохранителе, он протянул его полисмену.
— А теперь, сэр, прошу следовать за мной.
— После вас.
— Пожалуй, я должен предупредить вас, что все, сказанное вами, будет внесено в протокол и может быть использовано как показания.
— Показания?
— Крамнэгел даже пошатнулся и нахмурился, как человек, внезапно ставший жертвой измены. — Какого черта?
6
Сэр Невилл Ним был холостяком и человеком слишком блестящим для своей должности — возможно, даже чуть-чуть излишне блестящим для любой должности. Занимая пост главного прокурора министерства внутренних дел, он постоянно соприкасался с самыми неприглядными сторонами человеческой натуры, но сумел найти среднюю линию между двойным искушением — безграничной черствостью и безграничной строгостью, и придерживался этой линии не без своего рода иронической мягкости. Он рано вставал и завтракал в своих пыльных унылых покоях. Завтрак ему подавала экономка миссис Шекспир. За завтраком сэр Невилл был не очень разговорчив, поскольку читал в это время газету, решал кроссворд в «Гардиан», пока набиралась вода в ванну, и только после ванны, прежде чем отправиться пешком на работу в министерство, уделял пять минут для ласковой и не лишенной сложности беседы на самые разнообразные темы со своей экономкой. Сегодня же, однако, не успел он раскрыть газету, как сразу воскликнул:
— О боже!
Миссис Шекспир моментально почувствовала, что ее хозяин на сей раз жаждет общения.
— Я могу быть чем-нибудь полезна, сэр?
Сэр Невилл нахмурился и улыбнулся одновременно.
— Вы знаете, миссис Шекспир, мир стал настолько тесен, что стандарты и принципы, не имеющие ничего общего между собой, внезапно оказываются в вынужденном соседстве. В нашем веке столько аномалий, что количество предсказуемых несчастий растет с пугающей быстротой. Их безбрежное множество пугает меня, я каждое утро открываю газету с мрачным предчувствием. И вот сегодня — да, именно сегодня — сбылся один из терзающих мое воображение кошмаров.
— Глубоко сожалею, сэр Невилл, право, сожалею.
— Спасибо, миссис Шекспир. Полагаю, вы бы хотели узнать, что именно произошло.
— Да, я бы не прочь, если и вы не возражаете.
— Американский полицейский открыл
— Ну, от них всего можно ожидать — от американцев. Вы ведь бываете в кино, сэр Невилл?
— В кино я не ходил со времени расцвета Гарольда Ллойда, а тогда так называемый постовой представлялся персонажем забавным, объектом добродушных шуток.
— Теперь-то все по-другому, — проворчала миссис Шекспир. — Я знаю, я ведь вожу в кино своего младшего. Теперь все фильмы — сплошная кровавая баня с легавым в центре — их теперь так называют, этих ваших постовых.
— Легавый? — Сэр Невилл даже поморщился.
— Да, легавый. И легавый должен выстрелами проложить себе дорогу из любой беды.
— Вот здесь-то вы и попали в самый корень проблемы, миссис Шекспир.
— Да? — Миссис Шекспир даже несколько растерялась от собственных достижений.
— Совершенно верно. Мы не можем изменить американский образ жизни. Пытаться сделать это — значит, слишком много брать на себя, даже если бы такое вообще было возможно. Американцы, по всей видимости, приписывают смерти качества веселого приключения и, безусловно, имеют право на это. Пожалуй, тут наш недостаток, но мы не способны найти в смерти ничего, кроме довольно безвкусной скуки или, при некоторых обстоятельствах, явного облегчения. Тот же человек, который в Америке выстрелами прокладывает себе дорогу из беды, может легко оказаться тем человеком, который в нашей стране своими выстрелами проложит себе дорогу в беду. Сдается мне, точнее характер сего дела и не сформулировать. Поймите меня правильно: я критикую его поведение отнюдь не с позиций высокой морали. Профсоюзный лидер-шотландец в самом сердце сельского Хартфордшира — явление само по себе уже настолько невероятное, что, кто знает, возможно, он действительно заслуживал смерти, пусть даже от руки какого-то заезжего легавого. Так или иначе, мое беспокойство вызвано вопросами чисто технического характера, равно как и мои постоянные кошмары. Ведь на наши головы обрушилось дело, выносить суждение по которому не компетентны ни английские судьи, ни английские адвокаты, ни английские присяжные, ни английское общественное мнение. — Сэр Невилл сделал паузу. — Спросите меня, почему, миссис Шекспир.
— Почему, сэр Невилл?
— Ибо никому из нас не понять, что такое быть американским легавым в американском городе. Попробуйте осмыслить с английской точки зрения мотивы, которые заставляют человека подобного сорта применять оружие, и вы не найдете никакого смысла. Английская кровь обладает намного более высокой точкой кипения, чем ее американский эквивалент. Да, нам предстоит одно из тех злосчастных дел, где судебная ошибка просто неизбежна.
— Неизбежна, сэр? Но ведь такого никак не может быть в Англии.
— Если бы я опустился до того, чтобы застрелить человека в американском городе Де Мойн, миссис Шекспир, я бы не хотел подвергнуться суду по американским стандартам или — что еще хуже — по американским стандартам, видоизмененным во имя проявления доброй воли в духе Дэвида Копперфилда и миссис Минивер.
— Я понимаю, сэр, понимаю, — в суровом раздумье пробормотала миссис Шекспир. Большую часть того, что говорил ей сэр Невилл, она не понимала, именно поэтому ей он это и говорил. Возможность еще утром разогреть свой мыслительный механизм на глазах свидетеля, не способного ни на какие инициативы, которые могли бы затуманить обдумываемый вопрос, вызывала у него удивительное чувство освобождения от бремени.