Крапленая
Шрифт:
Подойдя к стойке бара, она взобралась на высокий стул.
– Добрый вечер, барышня, - безучастно приветствовал ее бармен. – А вы у нас впервые.
– Она молча кивнула.
– Чего желаете?
Катя никогда прежде не бывала в подобных заведениях, к тому же к спиртному относилась резко отрицательно. Но раз уж она здесь оказалась, надо было что-то заказывать.
– «Кровавую Мэри», - выпалила Катя первое, что всплыло в памяти из прочитанных книг.
– Круто для начала, - усмехнулся бармен, играя бутылками водки и томатного сока.
Выпитое теплой волной разливалось по телу, наполняя и согревая каждую его клеточку. Негромко играла музыка. В сладковато-терпком запахе сигаретного дыма было что-то незнакомое – будоражащее, вызывавшее томление и негу. Пчелиным роем жужжали голоса. После третьего бокала это жужжание сконцентрировалось в чердачной части ее черепа.
– Не пей больше, подруга, а то вляпаешься в историю.
Услышав хрипловатый голос над собой, Катя нехотя приподняла голову, которую только что так удобно устроила в скрещенных на стойке руках. Рядом сидела рыжеволосая девица. Выщипанные брови, зеленые тени вокруг глаз, как у болотной кикиморы, ресницы аля-Барби, румянец сельской молодухи прошлого века, губы как надкусанный помидор.
– Т...ты что мне с...снишься? – пробормотала Катя, удивившись, каким вдруг непослушным и неповоротливым стал ее язык.
– Меня Сильвой зовут. А тебя?
– К...Кажется, К...Катей.
– Так. Все же надралась, - констатировала кикимороподобная Барби. – Между прочим, это мое место. Не вздумай на него претендовать. А то я ведь могу и рассердиться... Впрочем, - уже как бы размышляя вслух, добавила она, - на конкурентку ты, вроде бы не похожа. У тебя что неприятности? – Она повнимательнее вгляделась в новенькую. – Парень тебя уж точно не обидел, поскольку у тебя его, скорее всего, никогда и не было. Значит, сама собой отпадает версия, что бросил или изменил муж. Что же остается?.. С работы турнули?
– Да какое твое собачье дело мне в душу копытами лезть! – окрысилась на девицу Катя, перепутав свинью с собакой. Голос ее при этом прозвучал почему-то вяло, а глаза открылись лишь на половину и то с большим трудом.
Сзади послышались возбужденные голоса. С грохотом перевернулся стол. По полу разлетелись осколки разбитой посуды. Отборный мат вместе с дымом завис под низкими сводами. Новая знакомая Кати, с кошачьей ловкостью соскользнув с высокого табурета, язычком пламени взметнулась над стойкой.
– Сваливаем отсюда! Сейчас тут будет жарко! – как бы издалека донесся до Кати хрипловатый испуганный голос, и вслед за этим кто-то потянул ее за рукав, отчего она чудом не свалилась вместе с табуретом.
– Да открой же ты глазелки, горе луковое! И смотри под ноги, не то свой антикварный нос расквасишь, - приговаривала рыжая, таща ее вверх по ступенькам.
Свежий, холодный воздух привел Катю в чувство, правда совсем чуть-чуть.
– Живешь-то далеко?
Катя осоловело огляделась:
– Вроде бы вон в том доме. Кирпичный, на углу.
– Так и быть уж, сопровожу, - ворчливо сказала рыжая. – Обопрись на меня и держись ровнее. А не то, если на легавого напоремся, как пить дать, в участок загремим.
Окончательно приходя в себя, Катя поднялась вместе с самозванной спасительницей на лифте, отперла ключом дверь. Поддерживая ее за талию, рыжая прошла вместе с ней в квартиру.
– Ну ты и наглюкалась, подруга. С тобой часто такое бывает?
– Первый раз, - нехотя буркнула Катя. – По-моему, я окосела не столько от «Кровавой Мэри», сколько от дыма.
– Запросто, если не колотая.
– Что ты имеешь ввиду? – не поняла Катя.
– Так они ведь там все гашишь курят. Вот ты и надышалась.
Катя не села – рухнула на диван. Веки, будто отлитые из свинца, никак не желали подниматься.
– Где у тебя кухня? – деловито спросила рыжая.
Катя молча указала направление.
– Кофе есть?
Она кивнула.
– Тогда я сейчас.
Через некоторое время рыжая вернулась с двумя дымящимися чашками в руках.
– На-ка вот, выпей. Сразу полегчает. – Она снова исчезла на кухне и принесла оттуда поднос с сыром, колбасой и хлебом. – А еще я нашла у тебя в холодильнике вот это, - почти виновато улыбнулась она. – Поужинаем? Очень есть хочется.
– Мне тоже. Давай.
Они устроились за журнальным столиком. Немного погодя рыжая вспомнила, что видела в холодильнике апельсиновый сок и виноград. Выложив все это на столе, она блаженствовала, запихивая в рот крупные виноградины и заедая их французской булкой с сыром.
Опьянение сменилось у Кати сильной головной болью.
– Ну что ж ты так расквасилась-то, - сокрушенно покачала головой гостья. – Тебя прямо страшно оставлять одну... Хочешь, я переночую у тебя? Если что – буду рядом.
Катя-таки справилась с непослушными веками и, с трудом приподняв их, посмотрела на рыжую.
– В общем-то я не против. Только вот если проснусь среди ночи, могу закричать с перепугу «Караул!», увидев тебя в своей квартире.
– Это еще почему?
– Уж больно ты размалеванная. Как карнавальная маска.
– Так я сейчас побыстрому умоюсь, и будет полный ажур, - заверила ее рыжая. И, не дожидаясь согласия хозяйки, скрылась в ее ванной.
– Ну, как теперь? – спросила она, вернувшись.
– Погоди, это опять ты, или привела с собой кого?
Девица изменилась до неузнаваемости. Отмывшись от косметики, она теперь блестела как целлулоидная кукла. Мордочка у нее оказалась вполне симпатичной и по-детски наивной.
– Послушай, а ты очень даже ничего, - удивленно отметила Катя. – На кой черт тебе эта штукатурка. Она ж тебя только уродует.
– Штукатурка мне вместо рекламы. Чтоб каждый видел, с кем имеет дело и на что может рассчитывать. А еще, как ты справедиво заметила – вместо маски. Под ней очень удобно скрывать, когда бывает стыдно или противно.