Красная Борода

Подойдя к воротам, Нобору Ясумото остановился и задумчиво поглядел на сторожевую будку. К горлу подкатывала тошнота, голова раскалывалась с похмелья.

— Значит, это и есть больница Коисикава, — пробормотал он.

Нобору разглядывал будку, а сам продолжал думать о Тигусе, воспоминания о которой не давали ему покоя. Высокая, стройная, с удлиненным овалом лица и чуть вздернутым носиком... Стоило нечаянно прикоснуться к ней, как белокожее лицо заливалось краской, а глаза затуманивались. Она и сейчас стояла перед ним, точно живая, и, казалось, манила к

— Ведь мы разлучались всего на три года! — прошептал он. — Отчего же ты меня не дождалась. Тигуса?..

Незнакомый юноша подошел к воротам, потом обернулся и поглядел на Нобору. Одежда и прическа выдавали в нем врача. Нобору очнулся от своих грез, подошел к будке и назвал свое имя сторожу. Незнакомец, по-видимому, услышал.

— Так вы и есть господин Ясумото? — спросил он.

Нобору кивнул.

— Пропусти, — приказал юноша сторожу. — Я сам его провожу... Позвольте представиться, меня зовут Цугава. — Он церемонно поклонился. — Я с нетерпением ожидал вашего приезда.

Нобору вопросительно поглядел на него.

— Видите ли. теперь, когда вы здесь, я смогу покинуть эту больницу.

— Меня пригласили сюда на работу, но я не знал, что приду на ваше место. — смущенно пробормотал Нобору.

— Я слышал, вы ездили практиковаться в Нагасаки. Долго там пробыли?

— Чуть больше трех лет. — Нобору вновь вспомнил о Тигусе и нахмурился.

— А здесь тяжко, так тяжко, что хуже не бывает. — пожаловался Цугава. — Пока на собственной шкуре не испытаешь — не поймешь. Больные — вонючие, завшивевшие, неграмотные бедняки; жалованье мизерное; ко всему прочему нами помыкает Красная Борода — нет спасения от него ни днем, ни ночью. Я теперь проклинаю тот день, когда решил стать врачом.

Нобору промолчал. Он вовсе не думал, что надолго застрянет в этой жалкой больнице. Нобору рассчитывал на должность консультанта, поскольку накопил изрядный опыт во время практики в Нагасаки. Этот юноша, по-видимому, ошибается, утверждая, будто Нобору прибыл ему на смену.

Они прошли с полсотни шагов по дорожке, усыпанной влажным от росы гравием, и остановились перед входом. Здание больницы было старое, запушенное; козырек над дверью покосился, черепица на кровле местами осыпалась.

Цугава подвел Нобору к боковой двери и показал ящик для уличной обуви. Они зашагали по длинному коридору к приемной, битком набитой пришедшими на осмотр стариками, женщинами и детьми. Воздух в приемной был спертый, остро пахло то ли гниющими фруктами, то ли помойкой.

— Это приходящие больные, — пояснил Цугава. — Их здесь осматривают и бесплатно выдают лекарства. Несчастные! Разве это жизнь? Жалкое существование... Уж лучше умереть. — Он брезгливо покосился на больных и пошел дальше.

Миновав галерею, они повернули направо и остановились у закрытой двери. Цугава громко назвал свое имя.

— Входи, —донесся изнутри низкий, приятный голос.

— Красная Борода. — шепнул Цугава и, подмигнув Нобору, раздвинул сёдзи [1] . Они оказались в обширной комнате площадью не менее двенадцати дзё [2] . Вдоль стен стояли шкафы из светло-коричневого дуба. Верхние полки были забиты книгами, внизу — выдвижные ящички с табличками, на которых каллиграфическим почерком надписаны названия лекарств. Свет из невысокого оконца падал на могучие плечи и пепельные волосы старика, сидевшего спиной к двери.

Цугава, поклонившись, сообщил, что привел господина Нобору Ясумото. Старик не ответил и продолжал что-то писать, склонившись над низеньким столиком. Он был одет в мышиного цвета кимоно с узкими рукавами и такого же цвета шаровары. Шаровары были довольно странные — узкие, завязанные тесемками чуть повыше щиколоток, со складками на поясе.

Комната, по-видимому, не отапливалась, в выходящее на северную сторону окно редко заглядывало солнце, и пропахший лекарствами воздух холодил кожу.

Наконец старик отложил в сторону кисточку для письма и повернулся к вошедшим. У него был высокий с залысинами лоб, квадратное лицо густо заросло бородой. Под кустистыми бровями детским любопытством блестели глаза. А в насмешливом изгибе плотно сжатых губ было что-то от древнегреческих киников — они выдавали острый ум и непоколебимую волю.

«В самом деле Красная Борода», — подумал Нобору. Борода была рыжевато-бурой, но в сочетании с бледным, словно высеченным из камня лицом почему-то и вправду отсвечивала красным. Трудно было определить возраст старика: в нем естественным образом соединились мужественность и решительность сорокалетнего и спокойная рассудительность старца на пороге шестидесяти.

Нобору с поклоном назвал себя.

— Кёдзё Ниидэ, — представился Красная Борода, беззастенчиво разглядывая Нобору. Потом, видимо, что-то окончательно для себя решив, добавил: — С сегодняшнего дня зачисляю тебя практикантом. О доставке твоих вещей мы позаботимся.

— Но меня приглашали только для консультаций. — растерянно пробормотал Нобору.

— Дело решенное. — отрезал Красная Борода и, обернувшись к Цугаве, сказал: — Проводи его в комнату.

Так Нобору стал практикантом в больнице Коисикава, хотя это его совсем не устраивало. Он поехал повышать свои знания в Нагасаки затем, чтобы впоследствии занять должность врача при бакуфу [3] . За него хлопотал друг отца, главный медик бакуфу Амано, давно уже обративший внимание на талантливого юношу.

— Как же это вас угораздило оказаться в нашей больнице, имея такого покровителя? — удивился Цугава, выслушав рассказ Нобору. — Теперь-то вам придется навсегда распрощаться с вашей мечтой — ничего не поделаешь! Но не расстраивайтесь, вы, кажется, понравились Красной Бороде, а это кое-чего стоит.

Цугава провел его по коридору и постучал в крайнюю дверь. Эту комнату занимал Мори — тоже практикант. Он выглядел крайне изможденным и усталым.

— Как же, наслышан! — приветствовал Мори новичка. — Жизнь здесь, скажу откровенно, нелегкая, но при желании можно многому научиться — и это главное.

Мори говорил мягко, но что-то в его голосе напоминало завернутую в вату бритву. А в глубине ясных, спокойных глаз таилось упорство. Нобору заметил, что он совершенно игнорирует Цугаву — оставляет его слова без ответа и даже не глядит на него.

— Мори — средний сын зажиточного крестьянина из Сагами, — шепнул Цугава, когда они вышли в коридор. — Он очень талантлив, а меня почему-то невзлюбил.

Нобору промолчал.

Следующей была комната Цугавы, а та, что за ней, предназначалась Нобору. Окна всех комнат выходили на север, поэтому в них царил полумрак. Вместо циновок на полу лежали тонкие подстилки, и это вызывало ощущение холода. У окна стоял ветхий столик, подле него лежала плетенная из травы круглая циновка для сидения. У растрескавшейся стены — сколоченный из простых досок шкаф.