Красная луна

Крюкова Елена Николаевна

Чек, — она встряхнула его, — Чек, надо добраться до Бункера.

Чек промычал что-то, помотал головой туда-сюда.

Чек, надо ловить машину. Чек, у тебя есть деньги?.. Нет?.. — Она осторожно ощупала его карманы. — И у меня тоже нет… Деньги были у старика… Я слышала, как он ими шуршал… — Она разговаривала сама с собой. — Что же делать?.. И я боюсь выходить на шоссе… Со стариком что-то случилось, Чек… Он кинул нас… Ну и что, а я не боюсь… Я не боюсь, ты тоже не бойся, я спасу тебя, спасу…

Она осторожно выпростала колени из-под головы Чека, ощупывая,

уложила его на сырой утренней земле, осторожно, ощупывая воздуха впереди себя руками, пошла вперед. Гул улицы был совсем рядом. Она нащупала ногой тротуарный бордюр. Встала. Выбросила вперед руку.

Она голосовала, останавливая машину, так, как скинхеды взбрасывали руку в победном кличе: «Хайль!»

Возле нее остановились сразу же.

Эй, девушка хорошенькая, куда так рано!.. От любовника к мужу спешишь, что ли?.. ну садись… сколько дашь?..

Дарья опустила руку.

Я слепая, — сказала она. — Надо довезти до места моего парня. Ему очень плохо. Побили его. Помогите. Пожалуйста! У меня денег нет, но я заплачу, когда приедем. Там у всех деньги есть.

Где это там, крошка? — Она слышала — водитель присвистнул. — В Центробанке, что ли? Что ты мне мозги компостируешь?!

В Бункере. На Красной Пресне. Парню очень плохо. Вы же видите, я не вижу ничего! Подвезите нас! Пожалуйста!

«Скорую» надо вызывать, коза. — Шофер хлопнул дверцей. — Садись. Где твой хахаль валяется? Поблизости? За что накостыляли-то? Должок вовремя не отдал? А ты правда слепая или заливаешь?

Она взяла его на руки. Господи, какой же он был тяжелый. Кости у него были тяжелые. Она еле приподняла его.

И все же она подняла его.

И поволокла — на руках, на себе, как могла, как уж получалось, надрываясь, думая: а как же сестры милосердия солдат на себе таскали в войну, а вдруг война, и вот она так же таскала бы раненых, — все вниз и вниз по лестнице, а шофер, чертыхаясь, остался ждать у входной двери — когда вынесут деньги за проезд.

Она чувствовала знакомые запахи Бункера. Она слышала знакомые голоса Бункера. Она погружалась в знакомое пространство Бункера, как пловец погружается в привычную теплую воду родной реки. Ей навстречу раздались голоса:

Эй, Дарья!.. Эх ты, Дашутка, кого это ты волокешь на горбу?.. Нашего, глянь-ка, пацана-то!.. скина…

Дашка!.. Привет, Дашка!.. Не пустая бежишь!..

Дарья, где это ты, блин, пропадала?.. нам тут некому у входа свет на сходках раздавать… и на концертах тоже…

Даш, эй, а кого это ты так классно обняла?.. Ты с провожатым?.. Одна?!.. Ни хрена себе… Тебе новые моргалы вставили, что ли?..

Да помогите девке, не видите — она парня в бессознанке тащит, замучилась…

Чьи-то руки хватали тело Чека у нее из рук. Чьи-то голоса галдели возбужденно. Кто-то вертел ее в руках, разглядывал, хлопал по плечу: Дашка, эх ты, выглядишь классно!.. только вот что все платье белое кровью замазюкала?.. И внезапно вопль кого-то из скинов сотряс Бункер:

Пацаны-ы-ы! Это же Че-е-ек!

Как

Чек?! Это — Чек?!

Зуб дам, Чек! Гляди: ремень, на нем пряжка, на пряжке что выцарапано? «ЧЕК» — у него всегда такая пряжка была, для опознания, если заловят… или замочат…

Эх и отделали-и-и!.. под орех…

Ребя, несите тряпки чистые! Полотенца! И таз с водой! Кровь смывать!

Где я тебе тут полотенца возьму?.. придурок…

Ну тогда рубаху рви на бинты! Я-то уж свою — рву!

Хруст раздираемых рубах. Грохот стульев — она слышала, как составляют вместе стулья, чтобы положить на них Чека. Она стояла с протянутыми вперед руками. Кто-то взял ее за руки и подвел к стульям, на которых лежал Чек. Она опустилась перед ним на колени. Ощупала его лицо. Его уродливое лицо. Она видела его пальцами, как видела бы глазами.

Чек, — сказала она тихо, приблизив губы к его разбитым губам. — Чек, я люблю тебя. Я очень люблю тебя. Ты слышишь меня?

Он простонал. Она поняла: он говорит ей: слышу.

Черные кресты на красных кругах по стенам. Черные кресты на флагах. На плакатах. Бритые головы.

Она не видела нарисованных Кельтских Крестов. Она не видела бритых голов. Она не видела горящих глаз. Она только слышала голоса.

А ты слыхал… Бес-то… сам себя гигнул… в той больнице, где валялся… Дырку себе в башке сделал…

А из-за чего, брат?..

А из-за всего хорошего… Наших сколько полегло… Он, видать, переживал по-крупному… на тыкву ему и подействовало…

Дарья, стоя на коленях перед лежащим на сдвинутых стульях Чеком, прислушивалась, как большая птица, к тому, что кричало, шептало, гомонило вокруг нее.

А ты думаешь, если наших повыбивали круто, то мы еще круче не станем?! Нас гребут, а мы крепчаем!

Мы ж упертые ребята, Зубрила, ты прав…

Эх, налей!.. Вспомним Люкса…

Ты ж с Люксом дрался на кулачках, когда тот еще в ящик не сыграл!..

Мы все равно пойдем вперед под нашим священным флагом! Под знаком Креста! Мы будем драться и убивать! Мы будем жечь и разрушать! Наперекор всему! Пусть убивают нас! Наш час придет! Над миром встанет Кельтский Крест! Великий знак Суувастик! Хайль!

Ха-а-айль!..

Наш Крест, осени нас! Направь нас!.. Ха-айль!..

Эй вы, без базара, тихо, Дашка слушает, что ей Чек шепчет…

Отдубасили Чека клево… Морда вся заплыла…

Новая морда отрастет… ему не привыкать…

Не узнаем, когда из гроба встанет!..

А он встанет, старики?.. Чего-то мне сдается — не очень… Ему, кажись, косточки крепко помяли… поломали…

Нарвался…

Таракан завтра приезжает, слыхал?.. С гастролей…

С каких, к херам, гастролей… ограбил бутик своего двоюродного дядьки — и пошуровал в Питер… Кстати, в Питере до хрена скинов загребли… с Марсова поля… они там, братья наши, расчувствовались, погуляли… день рожденья великого фюрера Гитлера, учителя нашего, отмечали…

Какое отмечали, день-то рожденья Гитлера завтра! Это что-то другое они отмечали!