Красная пленка
Шрифт:
— Когда уходила твоя мама, мне было горько и больно, но я поставил ей одно условие: потерпи девять месяцев, роди мне девочку, а потом скатертью дорога…
— Ну, что ты хочешь от меня?
— Я, милая, ничего от тебя не хочу, ни на что не рассчитываю. Даже на пресловутый стакан воды. Квартира, слава богу, есть, пенсия будет — проживу как-нибудь.
— Папа, и тебе не стыдно? Сделал из меня чудовище какое-то. Ты по-прежнему самый родной мне человек. Но пойми, это ненормально, нечестно, наконец, по отношению к Андрею!
— Зато ты и твой разлюбезный поступили очень честно. Не постеснялись
— Да, и если поедем в отпуск, тоже у тебя оставим. Андрей так и сказал: ты идеальный отец и будешь идеальным дедушкой. Своим родителям он ни за что не отдал бы ребенка, а тебе — пожалуйста, на сколько угодно, хоть на всё лето.
— Ты вот сейчас говоришь, Дашка, и я, дурак, верю, понимаешь?! Как в бога верю! Ведь не по-людски — наобещать всего и обмануть. Это как ребенка конфетой подманить и железякой по голове треснуть. Как голодного дряхлого пса на живодерню вести и по дороге мясом прикармливать! Фу, Дашка, не подбирай с пола! Тебе же не три годика…
— Папка, у тебя такая сладкая сперма…
Трактат о смерти
Эльза Артуровна не переносит, когда Илья Дмитриевич упоминает в ее присутствии о какой-нибудь знакомой ему женщине. Достаточно одного имени. К примеру, Илья Дмитриевич делится событиями прожитого дня и, рассказывая о планерке на кафедре, восклицает:
— А моя бедная Симакова вдруг просит слова…
— Твоя Си-ма-ко-ва? — Эльза Артуровна гневно леденеет и спрашивает, презрительно морща рот: — Ебал? — при этом сверлит Илью Дмитриевича проницательным взглядом.
Илья Дмитриевич совсем не держит удара, он смущается и никнет, будто и впрямь что-то натворил.
Эльза Артуровна, сполна насладившись его испугом, заключаете горьким торжеством:
— Значит, ебал… Скотина! — После чего, гордо вкинув голову, выходит из комнаты.
— Ну почему сразу ебал? — бежит за ней Илья Дмитриевич, прямо с чашкой, и плещет чайный кипяток на руку. — Эля, разве не бывает просто нормальных товарищеских отношений?
Они образованные люди и не стесняются пользоваться крепкой лексикой. Такие правила завела в свое время Эльза Артуровна, еще со времен их свадьбы. Поженились они поздновато, обоим было за тридцать, и вот уже десять лет вместе.
Эльза Артуровна без утайки всё выложила о себе, а Илья Дмитриевич, стесняясь и хихикая, провел ее в свои унылые бедные событиями кулуары.
Всего у Эльзы Артуровны было семнадцать добрачных связей, не считая легких увлечений, но откровенничает она охотнее всего о первой: «Красив был, как молодой Ален Делон, а я девчушка, только после школы…», — четвертой: «Жена его страдала эпилепсией, и он не мог ее оставить, плакал мне в колени», — двенадцатой: «Нужно было выбирать между родиной и этим Эдиком», — и последней, семнадцатой: «Думала, на мужчин больше не посмотрю».
Кроме прочего, Эльза Артуровна также намекала на лесбийский опыт — бог знает когда, в Алуште. И всё это было до отношений с Ильей Дмитриевичем.
Ему повезло с Эльзой
Эльза Артуровна могла бы дважды жить в Америке, трижды в Израиле и один раз в центре в пятикомнатной квартире — вот не полный перечень благ, от которых она отказалась ради Ильи Дмитриевича.
В постельных откровениях он вообще персонаж комический. Илья Дмитриевич в состоянии рассказать только о трех-четырех связях. С первой женщиной вообще не очень-то и получилось.
— Она полезла мне рукой…
— Куда полезла? — уточняет Эльза Артуровна.
— В трусы. А у меня, это… — Илья Дмитриевич розовеет.
— Не встал, — веселится Эльза Артуровна. — У тебя не встал!
— Да, — сконфуженно улыбается Илья Дмитриевич. Впрочем, он доволен, что порадовал Эльзу Артуровну.
— А потом что? — идет по следу Эльза Артуровна.
— Ну, она мне начала мять, ну это…
— Что?
— Ну, член… — Илья Дмитриевич снимает очки и щепоткой майки протирает толстые, точно витринные стёкла очков.
— Говори как взрослый мужик!
— Ну, хуй…
— А дальше что?
— Он такой мягкий был, — Илья Дмитриевич пугается безликого местоимения и сразу уточняет: — Хуй мягкий был… Не было эрекции, и я кончил ей в руку из мягкого хуя.
— В руку спустил! Умора! — покатывается Эльза Артуровна. — Герой-любовник! Ну, а она что?
— Сказала: «Фу!» — и вытерла руку о мой пиджак, — Илья Дмитриевич тоже хохочет. Он учился тогда на втором курсе иняза.
— Да, жуткая девка тебе попалась. Так, знаешь, и закомплексовать недолго, глядишь, и пошел по врачам, по экстрасенсам. Красива хоть была?
— Не, не очень, так себе, — врет или уже плохо помнит Илья Дмитриевич.
Девушку звали Марина. Такая светленькая, он с ней еще года три встречался, потом она замуж вышла и уехала…
Эльза Артуровна смакует неудачи Ильи Дмитриевича. В глубине души она уверена, что Илья Дмитриевич не до конца откровенен, а где тихий омут, там и бес в ребро. Ясно, что Илья Дмитриевич, говоря простонародно, в свое время не нагулялся, а значит нужно быть начеку и ждать реванша. Во-первых, работает в преимущественно женском коллективе. Во-вторых, студентки, зачеты всякие, экзамены — одним словом, верить ему нельзя.
Эльза Артуровна преподает в политехническом социологию и философию. Она кандидат наук, а Илья Дмитриевич так и не защитился, остался со своим кандидатским минимумом и амбициями, которые выродились в академическую ленцу. Работает себе в университете на кафедре, сбоку припека, лишний человек. Переводы с древнегреческого в стиле архаичного Гнедича — «Трактат о смерти».
«Я расскажу тебе, пытливый ученик, с чем связан переход от жизни к смерти. Невежество приписывает это к великим таинствам. Мы, смертоведы, изучаем смерть во всем ее многообразье видов. Любезны разуму взаимодействие трупа со стихиями воды, земли, огня и воздуха, все виды погребенья».