Красная тетрадь
Шрифт:
– Никуда, – сказал он, взял кормушку и обнял, как игрушку. – Я буду с ней ходить.
Разумеется, я пытался его отговорить, да только ничего у меня не вышло. Так и ходит Ванечка теперь со своей кормушкой.
Завтра все выйдет, завтра уговорю.
Запись 94: Пионербол
Коротко расскажу про пионербол, чтобы отвлечься.
Вообще-то соревнование вышло замечательным, и мы, конечно, победили.
Но наши противники держались храбро.
Уважение к сопернику есть основа социалистического соревнования.
Однако, несмотря на то, что я вполне горжусь нашей командой, скажу также, что нашу победу можно в определенном смысле считать не совсем честной.
Хотя мне не хотелось бы так думать, но да – мы использовали нашу связь.
Это вышло совершенно незапланированно, но очень здорово.
В пионерболе часто бывает так, что несколько соратников реагируют на мяч одновременно, из-за чего его и упускают. Мы же действовали как очень слаженная команда.
Неестественно слаженная команда.
Я всегда знал, когда подача отправляется мне и кто еще хотел бы ее перехватить. Мы даже спорили каким-то странным образом, не словами, не мыслями, а как бы невидимыми волнами.
Это тоже очень сложно объяснить. Но благодаря этой связи я вдруг почувствовал себя почти сверхчеловеком.
Кроме спортивного азарта, вполне ожидаемого в такой ситуации, я чувствовал нечто еще, какое-то странное превосходство, усиливаемое ощущением общности.
Я знал что-то такое, чего еще не знали мои соперники. Чувствовал что-то такое, чего они еще не чувствовали.
Мы стали чем-то цельным, неразделимым, связанным, а вот на противоположной стороне играли люди, которые умели договариваться между собой только словами.
Им нужно было много слов, много криков и команд.
Все это вызывало у меня своего рода эйфорию, странную, не совсем человеческую. Во всяком случае прежде я такого не испытывал. Мы все были взвинчены и били по мячу ужасно сильно, за что мне теперь стыдно.
Попытавшийся поймать мяч, брошенный Валей, Алеша упал на спину и больно ударился.
Счет: 7:3.
А когда мы сделали перерыв, я вдруг увидел, как все предметы засветились, словно бы у них появились видимые разноцветные контуры. Это было очень красиво, но потом я потерял сознание.
Пришел в себя уже в процедурной. Оказалось, у меня случился припадок, с судорогами и всем таким, однако я совсем ничего не помню.
Эдуард Андреевич сказал, что это не страшно, однако вид у него был обеспокоенный, и я понял, что это страшно.
Надеюсь, такого больше не повторится.
Запись 95: Станислав Константинович и смерть
К сожалению, у меня случилось еще два припадка. Ночью и утром. Эдуард Андреевич сказал, что это не очень хорошо, и мое тело выдает слишком сильные реакции. Хотя теперь я стал выносливее обычного человека, все-таки я могу таким образом погибнуть, если мне очень не повезет.
Я спросил:
– Могу ли я стать бесполезным из-за припадков?
– Скорее всего, твой мозг будет восстанавливаться довольно быстро. Вряд ли эти припадки приведут к значительной деградации.
– Нет, – сказал я. – Прошу прощения, я спросил не так. Я имел в виду именно бесполезным. Когда у товарища Шиманова, папы Бори и Володи, начались такие припадки, его отправили обратно на Аврору. Это ведь неудобно в бою.
Эдуард Андреевич помолчал с полминуты, а потом сказал:
– Уверен, для тебя смогут найти дело.
Я сказал:
– Но я собираюсь быть героем.
– Лучше бы ты беспокоился о своем здоровье.
– Здоровье меня совсем не беспокоит!
Я чуть не плакал, мне стало так невероятно обидно. Эдуард Андреевич прописал мне противосудорожные препараты и сказал, что припадки вполне могут быть временным явлением, а редкие припадки, не чаще одного раза в полугодие, встречаются у десяти процентов солдат.
Я сказал:
– Но у меня уже было три припадка.
– Все происходящее для твоего организма – шок, Жданов. Твой мозг изначально был склонен выдавать судорожную активность.
Масла в огонь подлил Боря, он все смеялся и говорил:
– Вот! Вот! А какой ты психопат, а? Эпилептоидный! Это все изначально было понятно! Доктор Шиманов никогда не ошибается.
И я вдруг сильно схватил его за запястье, так, что от неожиданности Боря даже вскрикнул. Нас разнял Володя.
– Оставь человека в покое, Борька, – сказал Володя. – Не видишь, болеет человек.
– Я не болею, – сказал я.
Володя сказал:
– А даже если и не болеет, все равно ты Арлена задолбал.
Боря сказал:
– На правду не обижаются.
– Правда глаз не колет, – сказал Андрюша.
– Это-то ты к чему вообще? – взвился я.
И так я на всех почему-то обиделся (хотя дело, скорее, было во мне, в моем состоянии), что попросил у Максима Сергеевича разрешения погулять в городе, и он неожиданно мне разрешил.
Я спросил:
– Вы уверены, что хотите мне разрешать? Вдруг я попаду под машину или утону?
Максим Сергеевич сказал:
– Возможно, ради этого все и затевалось.
И хотя он сказал все в своем обычном стиле, я снова испытал обиду и ушел. Я даже хотел перейти дорогу на красный свет, но не смог.
Мне было так плохо, и я чувствовал, что совершенно никто не может мне помочь.
Тогда, в надежде справиться со своими чувствами, я отправился на почту, чтобы позвонить маме.
Я хотел рассказать ей все, но уже на середине дороги передумал. Мне просто хотелось услышать ее голос.