Красное и зеленое

Пальман Вячеслав Иванович

— Какие животные?

— Третьего дня Фихтер распорядился доставить в особняк двух косуль, свинок и еще что-то.

У Вильгельма фон Ботцки блеснули глаза. Неужели для Ильина? Ведь если так, значит, он уже создал препарат и теперь испытывает его! Все-таки три недели.

— Вот что, Габеманн, — сказал он дрогнувшим голосом. — Сегодня вы арестуете Ильина. Фихтер ничего не должен знать и слышать. Сами вы тоже оставайтесь в стороне, не надо, чтобы Ильин вас видел. Сделайте так, чтобы застать беглеца врасплох. Ну, это вы умеете,

не мне вас учить. Обыщите все кругом как можно тщательнее. У него, возможно, есть интересующая меня жидкость в пузырьке, в ампулах или пробирке. Ее надо взять и сохранить, понимаете?

Габеманн кивнул:

— Можете быть уверены, полковник.

— Ильина доставьте в Мюнхен вот по этому адресу. Да-да, в тюрьму. Прежде чем мы возьмем его в лабораторию, он переживет еще одну неприятность. Итак…

Фон Ботцки уехал, даже не повидавшись со своим «старым другом». Габеманн в тот же час направился в заповедник.

Тем временем Ильин и Маша готовились покинуть гостеприимный особняк. Ильин ходил по лаборатории с пылающими от волнения щеками. Каждые полчаса он вытаскивал на свет морских свинок, разглядывал их, потом брался за косуль, за белых мышей и с досадой отворачивался. Животные не зеленели. Они чувствовали себя нездоровыми, они вяло ходили по клеткам вивария, мало и нехотя ели, много пили воды, но признаков развития хлорофилла в их организмах еще не наблюдалось.

— Третий день, черт возьми! — негодовал Ильин. — Пора бы.

— Может быть, доза мала? — утешала его Маша. — Подождем до вечера.

Вечером никаких изменений. Пришел Фихтер. Лиззи сказала ему, что пленники лаборатории ночью уйдут. Маша передала директору заповедника материалы по антибиотикам, указала, какие животные подвергались опытам, и… заплакала. Она была так благодарна этим добрым людям.

Фихтер погладил ее по белым мягким волосам:

— Будем надеяться, что у вас все обойдется хорошо. Мы еще встретимся.

Ильин в последний раз осмотрел животных и вдруг решительно сказал:

— Мы останемся еще на один день.

— Что-нибудь случилось? — спросил Фихтер.

— Нужно подождать результата.

— Не понимаю вас.

— Я сделал один опыт, профессор. Я не могу вам сказать о нем, но это очень важный опыт. Завтра будут результаты. Должны быть. Позвольте остаться еще на сутки. Вы так добры к нам.

— Извольте. Я не гоню вас. Я только досадую по поводу тайны.

— Поверьте, герр Фихтер, вас эта тайна нисколько не затрагивает. Я скажу вам завтра.

— В таком случае никаких неясностей у меня не останется. Завтра так завтра. Спокойной ночи. Идемте, Лиззи.

Когда Фихтер и Лиззи ушли, Маша сказала:

— Мы рискуем, Аркаша.

— Один только день. Надо же узнать! Конечно, рискуем. Мы уже четыре года рискуем с тобой, Машенька. И свободой и самой жизнью. Но игра стоит свеч.

Утром чем свет Аркадий Павлович был уже возле клеток. Белые мыши

едва ползали, глаза у них закрывались, вялость усилилась. Они болели. Но зелень не выступала. Свинки были бодрее. Косули пережевывали сено, как обычно.

Прошел долгий томительный день. Изменений так и не было. Пришла Лиззи. Она горестно вздыхала.

— Герр Фихтер не поднялся сегодня с постели. Простыл. Мы послали за доктором в Рейнбург. Он просил передать вам поклон и пожелание удачи.

Вечером все было готово. Маша и Аркадий Павлович оделись по-дорожному, приготовили рюкзаки и уселись еще раз над маленькой картой Баварии, чтобы проследить свой путь. Леса покрывали эту провинцию более чем наполовину, горы шли до самой австрийской границы.

Ближе к полуночи в домах заповедника погасли последние огни.

— Пора? — спросила почему-то шепотом Маша.

— Сейчас. Я открою дверь.

Ильин осторожно подошел к входной двери. Тишина. Он повернул ключ. Ему послышалось, что на крыльце скрипнула половица. Он постоял, прислушался. Тишина. И он взялся за дверную ручку.

Резкий рывок — и Ильин очутился на крыльце. Чьи-то руки схватили его, заткнули рот.

— Ну вот и все. Чисто, — сказал кто-то и засмеялся. — Пошли, ребята, давайте его сюда.

В это время из комнаты вышла Маша. Она увидела гестаповцев и остолбенела.

— О, здесь еще фрейлейн!

Маша дико вскрикнула, бросилась назад, но ее схватили.

— Спокойно, фрейлейн, мы не ожидали вас встретить.

Ввели Ильина. Взгляд его блуждал. Увидев лежавшую Машу, он рванулся, ударил конвойного ногой, но тут же свалился сам.

— Ты, мерзкая свинья, — сквозь зубы процедил офицер. — Веди себя спокойно; а не то с живого сдеру шкуру. Обыскать! — приказал он.

Ильина раздели, прощупали каждую складку его одежды.

Офицер повертел в руках пистолет и удивленно сказал:

— Это оружие Райнкопфа. Вот метка. Значит, ты его убил, мерзавец?

Ему показали две ампулы.

— Что это?

Ильин хотел выбить ампулы из рук гестаповцев, но промахнулся. Он тут же увидел глаза Маши. Она смотрела на ампулы с безотчетным испугом.

«Вещество Ариль» попало в руки врагов.

Если бы оно оказалось недейственным! Как он теперь хотел этого!

Когда обыск закончился, офицер приказал:

— Отправляйтесь.

Он последним вышел из комнаты, по-хозяйски оглядел помещение, тщательно запер двери и исчез в темноте. Автомобили стояли возле леса. Ни один звук не нарушил тишины уснувшего заповедника.

Утром, как обычно, в особняк пришла служанка Лиззи с ведром и щеткой. Она открыла дверь в комнату Маши. Тихо. Лиззи громко сказала в сторону леса:

— Пусть вам будет хорошо!

А через день в заповедник совершенно неожиданно приехал Вильгельм фон Ботцки.

Фихтер уже вставал, но еще не выходил из комнаты. Он с радостью приветствовал Вилли.