Красное колесо. Узел 2. Октябрь Шестнадцатого. Книга 2
Шрифт:
На центральный двувысокий помост президиума в сопровождении своих двух Товарищей взошёл Председатель – дородный, дюжий, избывающее земляное здоровье своё обративший не к земле же, не волов воротить, но паж, кавалергард, камергер, раздобрив и разрыхлив тело во многих председательствах, предводительствах, попечительствах, а вот и глава всенародного представительства. На самый почётный помост России, ещё своим ростом заметно увышая его, он взошёл, видя каждое своё движение со стороны и сознавая его значительность для отечества. Крупный звонок взял крупною лапой.
И утихали перед ним секторы фракций – узкий левый, многолюдный кадетский, прогрессисты, поредевший октябристский с недосаженными верхними креслами, националисты русские, националисты окраин и правые.
Знал за собою Родзянко редкий по зычности голос, свободно заливающий этот зал, а хоть бы и вчетверо больший. Ещё кроме голоса в речи открытия должна звучать историчность – и её он тоже выразит легко.
Но сегодня был даже не просто день открытия годичной сессии: внизу под председателем тигрино напрягся Прогрессивный блок, до прыжка оставался час или два, а тайна прыжка уже расползлась, уже знали журналисты, тоже напрягшиеся, и публика, и испуганная стайка министров с расчётом вовремя улизнуть через непритворенную дверь (из ложи министров есть и тайный звонок тревоги к страже). И даже знала царица в Царском Селе. И земский и городской Союзы уже выпустили свои обращения, что наступил решительный час. И уж не менее всех знал тайну сам Председатель, достаточно посвящённый в планы Блока. Сейчас, на высоте, стоял он монументом, выше него, за его головой – лишь портрет Государя (ещё в два родзянковских роста, вытянутый, со снятою фуражкой), но одно неверное слово – и Председатель может сверзиться под когти набегающих. А иное неверное слово – и его настигнут тут, наверху, и раздерут, и стащат вниз.
За последнее время Родзянко уже предупреждал лидеров Блока:
идёт глухая травля на Думу в лице её Председателя. Чтобы упал общий дух. Я могу жестоко оборваться в предстоящей речи на открытии сессии. Но и стесняться тоже не намерен. Могу быть жестоко оборван благодаря влиянию известных лиц, и моё дальнейшее пребывание станет невозможным. Тогда я буду апеллировать к Думе.
Обещали поддержать. Однако поддержка Блока – это не всё. Ведь положение Председателя Государственной Думы – несравненно, оно даже уникальнее, чем пост председателя Совета министров, ибо тех часто сменяют. Если смотреть в суть вопроса, Председатель Государственной Думы – второе лицо в России после Государя. Он есть – посредник между царём и представителями народа, опора равновесия между монархом и Думой. Чтобы сохранить это выдающееся положение, надо ему же заботиться сохранять: и монархию в её величии, и Думу в её страстности. Он вынужден делать личные предупреждения также и Государю. В его частых докладах у Государя – необыкновенная смелость, он очень влияет на монарха – но всё же так, чтоб и своя великая миссия не пострадала. (А Государь на днях имел безтактность отказать Председателю в аудиенции.) И как ни сердится иногда на Государя – но сдерживает себя, щадя обоих. А впрочем, если завтра всё-таки настанет чудо, и будет создаваться министерство доверия… По последним планам Блока Родзянко даже не входит в тот кабинет! – Милюков ему специально это разъяснял. Но Родзянко нисколько тому не покорился, ибо сознавал себя фигурою зримо крупней Милюкова, главным представителем всех народных представителей, как бы персонифицированной Россией, – и ничья другая фигура так не подходила тоже и к премьерскому посту, как Родзянко. Да об этом и слухи ходят (как и намечали в 15-м году). Об этом и великие князья говорят… А для того опять-таки надо – всеми силами укреплять свою независимость от Блока. Своё особое положение – между Блоком и Троном.
Родзянко: Господа члены Государственной Думы! Мы приступаем к нашим занятиям после большого, скажу – слишком длительного их перерыва.
(Укол правительству. Рукоплескания. «Браво! Верно!»)
Первейшая обязанность Государственной Думы – немедленное устранение того (слева: «Не – того, а кого!»), что мешает стране достигнуть единой намеченной цели.
Уже в одну сторону поддал достаточно. Теперь – в другую, нечто прочное, чтобы Дума не развалилась, не отпала от государственной власти. И – заливающим, безпрекословным басом:
Тяжёлым гнётом налегла на нашу родину эта кошмарная война. Она должна быть выиграна, чего бы это стране ни стоило! (Бурные продолжительные рукоплескания, кроме крайних левых.) Этого требует народная честь и народная совесть; этого повелительно требует благо грядущих поколений. (Бурные рукоплескания. «Верно! Браво!») Мы удивили мир своим единодушием и силою сопротивления. Какие же пути ведут нас к цели? Спокойствие внутри страны, твёрдость духа в испытаниях и твёрдо сказанная правда здесь, в этих стенах. (Бурные рукоплескания.) Правительство должно узнать от вас, что нужно для страны. (Голос слева: «Уйти ему!»)
Ступать уверенно, а балансировать осторожно.
В часы борьбы и напряжения народных сил нельзя гасить народный дух ненужными стеснениями. (Рукоплескания в центре и слева.) Правительство не может идти путём, отдельным от народа, но, сильное доверием страны…
Очень тонкое место. Родзянко не сказал, что это правительство идёт путём, отдельным от народа, или не имеет доверия Думы, но слился с Думою в жажде правительства, которое
…должно возглавить общественные силы, идти в согласии с народными стремлениями, стезёю победы над врагом. (Голоса слева: «Долой их! Пусть уйдёт правительство!»)
Осторожно! Теперь обратный наклон:
Внутри себя страна не будет смутой помогать врагу.
Торжественная фраза, так и тянет на стих. И – силою баса, как двигая полк в наступление:
Святая Русь! Никто тебя не сломит!Ты устоишь пред бурею как грозная скала.Ну и, собственно, все бездны пройдены. А теперь уже, по прочному ритуальному мосту – вверх перед собою, через зал, шлёт Родзянко приветствия дипломатам
семьи народов, воюющих вместе с нами во имя высоких принципов… И примкнувшему союзнику, доблестному румынскому народу!
А вся Дума и так уже встаёт, оборачивается, и кадеты кричат:
Да здравствует Англия, ура!Особенно Англию принято чествовать у кадетов и особенно приветствуют сэра Джорджа Бьюкенена – в пику немцу Штюрмеру, который, по их мнению, недостаточно почтителен с Англией и недостаточно ей благодарен. На это намекает и Родзянко:
Нет ухищрений, которых враг не пускал бы с коварной целью расшатать и опрокинуть наш союз. Но напрасны вражеские козни. Россия не предаст своих друзей (общие рукоплескания) и с презрением отвергнет всякую мысль о сепаратном мире!
Это – особенно выигрышное место: и – верноподданно, и на вкус Думы, как будто против Штюрмера.
Мы узнаём тебя, наш храбрый серый воин, в душевной простоте не ожидающего ни выгод, ни наград… С вами, неустрашимые борцы, наши молитвы!
Всё пройдено благополучно, вступительная речь окончена. Теперь ещё такой жест: послать приветствие Государю Императору, заверить его, что Дума… А чтоб не вспыхнули протесты – мол, не хотим царю! – такая извилина:
Послать привет доблестным армии и флоту в лице их Верховного Вождя – Государя Императора!
Никто не поспорит. Единодушно. (Только голоса слева: «Штюрмера – вон! Стыдно присутствовать!»)
Действительно, под такие крики премьер-министру тут не засидеться. Да он и сам уже уходит, эти крики лишь мешают правительству выйти из зала достойно и прилично.
Теперь, до всех дел, деликатно выдвинуть внеочередным оратором – поляка. Ведь ещё летом 1914 русский Верховный Главнокомандующий в неточных выражениях обещал полякам заветную мечту отцов и дедов, час воскресения польского народа и воссоединения, хоть и под скипетром русского Царя. Потом разочли, что с тем торопиться нечего. В прошлом году Польшу отдали Вильгельму, и упущено было объявить. Ныне, ещё год спустя, независимость Польши провозгласили немцы – да скорей-то всего, чтобы поляков мобилизовать в свою армию. И вот депутат от польского коло заявляет, что