Красное на белом
Шрифт:
Но затем, после первой неудачи, его карьера пошла на спад и ему пришлось переехать из столицы в этот городок, в котором он родился и вырос. Арсеньев и тогда не оставил своих исследований и продолжал работать, хотя более ему в том никто не помогал. Кафедры в университете он лишился и работал до войны в реальном училище преподавателем.
Но в 1915 году городок стал прифронтовым, и немецкие пушки были слышны под самым городом. Глеб Александрович тогда не бежал как многие иные, а остался на месте.
Когда в городок вошли немецкие и автрийские полки он спокойно пережил смену власти. Его преподавательская карьера, однако, закончилась. Он пошел на должность письмоводителя в управу, дабы не помереть с голоду.
Затем немцы и австрияки ушли. Постепенно отшумели вихри революции и гражданской войны, когда приходилось думать только о хлебе насущном, а о науке забыть. Работал он и в местном совете, и завхозом при железнодорожном складе, и даже телеграфистом.
И вот, Глеб Арсеньев в 1925 году, в своем не молодом уже возрасте всего лишь кладовщик на базе Роспотребсоюза.
Но вчера ему прислали повестку, и велели явиться в кабинет следователя ГПУ Либерзона….
И потому сидит профессор Арсеньев нынче перед следователем и покорно ждет, когда тот изволит обратить на него внимание.
Наконец молодой следователь оторвался от своего занятия и посмотрел на профессора.
— Профессор Арсеньев? — спросил он.
— Я уже вам представился молодой человек, когда вошел. Но вы не соизволили мне ответить.
Следователь усмехнулся и ответил:
— Простите. Я следователь ГПУ Либерзон. Вызвал вас, для выяснения обстоятельств поисков клада Александра Меншикова. Вы в 1910 году этим занимались. Не так ли?
— Да, занимался. И что с того? Тогда мы ничего не нашли и археологический департамент закрыл раскопки. Моя гипотеза не подтвердилась. Меня высмеяли и сказали, что я занялся не своим делом.
— И более вы не занимались этим, профессор? — спросил следователь Либерзон.
Следователь внимательно смотрел на Арсеньева. Профессор поежился от этого взгляда. Он не мог понять, с чего это ГПУ стало интересоваться делами дней давно минувших.
— Нет, — ответил профессор. — Сами понимаете, товарищ следователь, что в 1914 году началась война, и было уже не до археологических раскопок и поисков кладов. Да и меня считали сумасшедшим, после неудачных поисков. И так многие думают до сих пор. А с чего вас так заинтересовало это дело, позвольте спросить?
— Я сам учился в университете на историческом факультете, профессор. И со студенческих лет интересовался золотом Меншикова. Он спрятал где-то в здешних местах большой клад. Про это говорят многие документы. И поиски клада велись в прошлом веке в 1834 году. Затем в 1867 году. Затем в 1889 году.
— О! — вырвалось у Арсеньева. — Вы, молодой человек, хорошо знаете проблему. И меня это удивляет, товарищ Либерзон. Значит, вы верите в то, что клад существует?
— Верю. И не просто верю, профессор. Я знаю, что клад существует. И, знаю, что вы сможете помочь его найти. Вы ведь не историк.
— Нет, — согласился Арсеньев. — Я психолог. Оттого меня и назвали сумасшедшим, что занялся не своим делом. И потому я удивился вашим словам, товарищ Либерзон.
— Вот именно вы психолог, — сказал Либерзон. — Я знаю, что разгадать эту тайну можно лишь при помощи такого человека как вы, профессор.
— Но я же сумасшедший. Спросите, кого угодно и всякий вам скажет, что это так. Если я расскажу вам о своей теории, то вы упрячете меня в сумасшедший дом!
Исаак Яковлевич Либерзон не думал что Арсеньев сумасшедший. Он сам напросился на работу в это захолустье, хотя мог бы работать в Москве, ибо имел заслуги перед Советской властью. Он воевал в Гражданскую против Колчака, затем подавлял в составе войск ВЧК Антоновский мятеж. Он трижды был ранен и был членом партии с 1919 года. После окончания войны, его в 1922 году перевели в Ярославль, а оттуда в Москву в особый отдел ГПУ. Но он там пробыл там не долго. Либерзон вспомнил увлечения своей юности и прочитал в одном старом журнале о работах Арсеньева. Он стал ими интересоваться, и его желание разгадать тайну золота Меншикова, еще более укрепилось. Он добился перевода сюда обычным следователем, сказав начальству, что его долг быть простым солдатом революции и партии.
Либерзон уже на месте прочитал все, что мог достать об Арсеньеве и его работах в 1910 году. И он еще больше убедился, что Арсеньев тогда был прав, когда искал клад при помощи "совмещения сознания" человека живущего здесь, и человека жившего там, 200 лет тому назад.
— Я вижу, что вы знаете о моей теории, товарищ Либерзон? — спросил следователя профессор.
— Вы удивлены, профессор?
— Признаться удивлен. Совмещение сознания. Я вывел эту теорию и много размышлял над феноменами, которые наука не смогла объяснить. Понимаете, тот, кто жил в прошлом, сам расскажет нам, где он спрятал клад. Я хотел сделать именно так! Но тогда из-за одной ошибки все пошло прахом.
— Знаю, профессор. Я читал ваши статьи и поначалу они показались мне фантастичными. Почти как книги Уэллса. Вы читали Уэллса?
— Нет, а кто это? — спросил Арсеньев.
— Известный в Европе писатель-фантаст. Он написал о путешественнике во времени.
— Но я не фантаст, молодой человек. Я ученный, хотя некоторым может показаться, что мои идеи фантастичны, — обиделся Арсеньев.
— Я не хотел вас обидеть, профессор. Я только поначалу подумал, что ваши идеи — фантастика. Затем я увлекся вашей теорией совмещения сознания. И, больше того, готов стать тем, кто станет вашим новым "подопытным".
— Вы? — удивился Арсеньв. — Готовы стать "подопытным"?
— Готов!
— Но это опасное дело, молодой человек. Вы хоть понимаете, что это такое — совмещение сознания?
— Немного понимаю. Я интересовался тем, что вы придумали. Я читал ваши статьи. Затем читал статьи тех, кто вас ругал.
— И что? — спросил Арсеньев.
— Я читал работу Фрейда "Толкование сновидений". Затем я прочитал вашу работу "Погружение в сон". И скажу вам, что вы пошли много дальше Фрейда. И проникли в такие дебри, о которых никто не знает. И потому вас и объявили сумасшедшим.