Красное на красном
Шрифт:
— Прелестно, — с явным удовольствием произнес Ворон. — Клаус, Жан, вы тут?
— Да, монсеньор, — браво заявили таможенники. Им жара была нипочем.
— Скажите, на что наши седоголовые друзья реагируют наиболее болезненно?
— Монсеньор? — Клаус непонимающе уставился на Алву, Жан оказался догадливей.
— То есть как их лучше обругать? Ну… Ну, если сказать, что вы, мол, их матушку, извиняюсь, того…
— Закатные твари, — передернул плечами герцог, — это уже слишком. В чем, в чем, а в скотоложстве меня не обвиняют даже
— Рокэ, — шепнул Курт Вейзель, — они вас поняли, по крайней мере некоторые. Посмотрите на их лица!
— Поняли? — Алва с сомнением оглядел пленных. — Не думаю, чтоб эти пастухи понимали человеческий язык, но…
Договорить Алва не успел — пленник дернулся вперед и с рычанием плюнул в сторону Рокэ, но тот или ждал чего-то подобного, или в нем ни на миг не засыпал фехтовальщик. Алва легко уклонился от плевка и хлопнул артиллериста по плечу.
— Вы были правы, Курт. Эти козопасы понимают не только козий…
— Скорее козлы начнут охотиться на барсов, — прошипел пленник, — дождь пойдет вверх, а лягушка обрастет шерстью, чем дети барса начнут пасти скот!
— Шерстью, говоришь? — Первый маршал Талига зевнул, прикрыв рот унизанной кольцами рукой. — Помнится, какой-то философ (запамятовал имя) не советовал связывать судьбу человеческую с капризами природы. Но почему бы каприз человека не поставить выше судьбы? — Рокэ обернулся к адъютантам. — Мне нужны цирюльники. Все, кого найдете, и не штабные, а солдатские.
Глаза молодых людей округлились, но задавать Проэмперадору вопросы было не принято. Двое гвардейцев пришпорили коней и исчезли. Рокэ снова похлопал Моро по холеной шее и замер, глядя вверх сквозь кружевные ветви деревьев, не дающих тени. Деревья находились в сговоре с поднявшимся ветерком — первые не спасали от солнца, второй не приносил прохлады. Дик, придерживая застоявшуюся Сону, смотрел на бириссцев, их искаженные яростью лица вновь стали спокойными и гордыми — «барсы» не боялись смерти и презирали своих врагов.
Юноша изо всех сил старался забыть, зачем пленных пригнали на опушку этой рощицы. Бириссцы ненавидели Олларов и были старыми союзниками Раканов, потому и покинули свои горы, ввязавшись в чужую войну. Для «барсов» все люди в черно-белом были олларианскими солдатами, но Дик не сомневался, окажись они в плену, их бы не тронули. По бирисским обычаям, пленным на выбор предлагали честь или жизнь и отпускали тех, кто просил пощады, а вот Рокэ Алва жалости не знает.
Раздавшийся шум возвестил о появлении десятка ничего не понимавших цирюльников, Рокэ еще немного посмотрел на небо, в котором проплывала одинокая птица, и вернулся на грешную землю.
— Любезные, — синие глаза поочередно остановились на каждом мастере, — видите этих красавцев? Их надо обрить. Налысо. Усы и брови им тоже не понадобятся. На каждого из вас приходится по шестеро этих вошеносцев и останется двое лишних. Ими займутся те, кто быстрее покончит со своей работой. Кто справится первым, получит десять таллов, второй — пять, остальные по таллу. Приступайте, а разведчики их подержат.
— Рокэ, — закашлялся Эмиль, — зачем такие сложности?
— Сложности? Отнюдь нет. Зачем ждать, когда лягушка обрастет шерстью, проще вернуть уже обросших в исходное состояние. — Маршал обернулся к Дику. — Запомните, юноша: редкая тварь без шерсти и перьев выглядит пристойно.
Пленные сопротивлялись как бешеные, вся их невозмутимость как в воду канула, зато среди талигойцев стали раздаваться смешки. Один из цирюльников вскрикнул — бириссец изловчился и впился ему в руку, отточенная бритва сорвалась и резанула «барса» по уху. Брызнула кровь.
— Истинно сказано, — прогудел Бонифаций, прикладываясь к походной фляге, — что зло, лишенное пышных покровов, слабеет.
— Как бы вы сами не ослабели, отче, — с укором произнес Савиньяк, — по такой-то жаре.
— Кто крепок духом, — возвестил, завинчивая крышечку, клирик, — тому ничто жар летний и хлад зимний.
— Аминь, — подвел черту Рокэ, — заканчивают. На кого из мастеров вы б поставили? Я на кривоногого.
— На которого? — уточнил брат Арно. — Их тут трое.
— На того, что в желтом.
— Нет, — покачал головой Бонифаций, — его язычник вертляв, как пиявица.
— Пожалуй, — согласился Эмиль.
— Монсеньор, — завопил маленький человечек с грушевидным носом. — Я закончил! Я первый! Я!
— Очень хорошо, — кивнул мастеру Рокэ, — я обещал десять?
— Да, монсеньор.
— Получишь пятнадцать. За неудобство. Тоже мне, «барсы». Орут, как драные кошки.
— Монсеньор, — дружно выкрикнули еще два брадобрея, — мы тоже готовы.
— Отлично. Поделите оставшихся, и получите каждый по десять.
Возликовавшие цирюльники под одобрительные выкрики гвардейцев бросились к новым жертвам. Солдаты откровенно наслаждались зрелищем, подначивая то мастеров, то пленных. Вываленные в пыли, лишившиеся роскошных седин бириссцы представляли собой куда менее внушительное зрелище, чем час назад. Они по-прежнему зло блестели глазами, но это не пугало, а смешило. Ночные духи, гордые воины, ведущие свой род от Бога-Зверя, исчезли, осталась кучка дурацкого вида людишек с загорелыми лицами и исцарапанными белыми черепами.
Первый маршал невозмутимо повернулся к Шеманталю.
— А теперь — повесить. По очереди. Начиная с, — герцог ненадолго задумался, — с самого ушастого.
— Всех? — деловито уточнил новоиспеченный генерал.
— Всех, — кивнул Проэмперадор и пояснил: — В любезном отечестве все так и норовят облагодетельствовать родичей за казенный счет. Я следую общему примеру и намерен накормить досыта местное воронье. Причем не за счет моего короля, а за счет его врагов. Чувствуете разницу?
— Но почему вы решили начать с ушастого? — Вейзель не зря славился своей обстоятельностью.