Красное платье
Шрифт:
…Последнее расстояние от метро до дома я преодолевала по частям, шептала про себя: «Еще осталось пройти семьдесят процентов пути, шестьдесят процентов пути, тридцать процентов…» Вонзив ключ в родную дверь, падала на кухонный стул, получала от мамы миску каши или суп, брякалась в кровать, уже полусонная, кормила Богданчика и забывалась глубоким часовым сном.
Проснуться надо было не позднее четырех дня. Предстоял новый этап выживания: охота за продуктами. Иногда приходилось вытаскивать в магазин несчастную бабушку: у нее были инвалидные талоны. Одеть и довести слепого старого человека до магазина — очень сложная процедура. Бабушка ни за что не хотела одеваться кое-как, несмотря на возраст и слепоту. Все ее вещи должны были быть в самом лучшем состоянии — выглажены и вычищены. А сама она должна быть
— Лизочка, вдруг меня увидит кто-нибудь из райздрава. Я должна быть в форме и достойно выглядеть, — горделиво приподнимала голову бабушка. — Постарайся, чтобы мои волосы лежали попышнее.
— Бабуль, да никто не будет тебя разглядывать. Тем более, что ты в шапке!
— Нет, нет, нельзя опускаться. Женщина должна быть женщиной в любом возрасте, запомни это!
Мы с мамой тяжело вздыхали и смиренно наряжали нашу старенькую достойную куколку.
В результате безумно долгих сборов я крепко брала ее под руку и волокла в соседний гастроном. Там уже шумело море таких же старушек в сопровождении раздраженных и уставших после работы родственников. Мы вставали в хвост очереди — и уже через пять минут бабушка начинала задыхаться от воздуха, густо пропитанного углекислым газом и человеческим раздражением. Я старательно обмахивала ее черным, рваным, но все еще красивым антикварным веером, с которым она никогда не расставалась, при необходимости давала нюхнуть нашатыря или капала корвалол. Наконец, в тяжелых боях у прилавка мы получали вожделенные пакеты с мукой, сахаром, крупой и какими-нибудь немудрящими консервами. На обратном пути приходилось тащить на себе и бабушку, и тяжелые сумки, но мы безмерно радовались добыче. Голодать не будем! Ура! Однажды, на обратном пути домой, нам навстречу попался упитанный мальчик Ваня, сын кооперативщиков. Мальчику было лет двенадцать, он ехал на блестящем велосипеде, лихо крутил педали и придерживал руль одной рукой. Свободной рукой держал убедительных размеров сырник и прямо на ходу от него откусывал.
Я поздоровалась с мальчиком.
— С кем это ты здороваешься? — поинтересовалась бабушка. — Это не из райздравотдела?
— Да нет же, бабушка, это Ваня, сын Сухоревых. Представляешь, он ест сырник.
Бабушка посмотрела на меня своими слепенькими глазами в очках с толстенными стеклами, сглотнула слюну и жалобно заныла:
— Какие счастливые, богатые люди! У них есть деньги на творог и сырники! До чего мы докатились! Я уже год не ела настоящих сырников! А так хочется, так хочется хоть перед смертью отведать… И еще йогуртс, тот самый, в пестренькой баночке, помнишь, нас Мизулины угощали? — Бабушка мечтательно закатила глаза и причмокнула сморщенными губами. — Купи мне его, этого заморского йогуртса, если сможешь, ладно?
Я кивнула. Мне стало так жалко бабушку, что я поклялась себе самой: вывернусь наизнанку, но разбогатею и как следует накормлю ее, куплю этого дурацкого дорогого йогурта в «Айриш-хаусе». Там можно купить абсолютно все, но только на доллары. Скоро куплю, обязательно побалую мою слепенькую, элегантную, вечно голодную старушку.
Мы возвращались домой, потом я вновь отправлялась выстаивать очередь за овощами в соседнем магазине, ехала за тридевять земель за детским пюре на специальный пункт раздачи. Там по талонам молодые мамы и папы получали заветные баночки и коробки с заморским неблагозвучным названием «Блендина».
Вечером, качаясь от усталости, выходила гулять с Богданчиком в ближайший, порядком замусоренный парк. Коляска была тяжелой и неудобной, тащить ее по лесенкам приходилось волоком. Да, наш город, увы, совсем не приспособлен для мам, гуляющих с колясками… Видно, дети никому не нужны…
Так шли мои дни сплошной чередой.
Еще год назад я и заподозрить не могла, что мы будем так бедствовать… Наша семья была совершенно типичной для Москвы. Бабушка — врач-рентгенолог в маленькой поликлинике, дедушка — погиб на фронте, мама — преподаватель английского языка, папа — инженер-конструктор в закрытом почтовом ящике. Мы жили в трехкомнатной квартире в панельном доме, у нас были «жигули». В нашей семье все шло на удивление благополучно, я даже не представляла, как может быть по-другому. Папа обожал маму и был в очень хороших отношениях с бабушкой. Мне достались самые красивые и дружные на всем свете родители.
Мой папа похож на актера Любшина, только он еще красивее. А мама — на актрису Самойлову, когда она играла Анну Каренину в одноименном фильме.
Мы все вместе занимались спортом — лыжами, коньками, ходили в бассейн «Чайка». Вечерами играли в настольные игры, вместе ходили по театрам, собирали гостей, рядились в карнавальные костюмы, выпускали юмористические газеты. Очень часто делали это вдвоем с папой, сочиняли смешные стихи о маме и бабушке, составляли коллажи из журнальных вырезок.
Я занималась в музыкальной школе по классу фортепьяно. Единственное мое отличие от тысяч московских школьниц состояло в том, что я учила испанский язык. Это у меня такое хобби, я ездила во Дворец пионеров на Ленинских горах, мама приносила мне ксероксы учебников по испанскому, я читала Сервантеса и бредила Гарсиа Лоркой. Мне даже снились сны на испанском языке, высокие горы Андалузии, средневековая Гранада, Филипп Кастильский, танцовщицы фламенко в пышных, ярких платьях на городской площади, танцующие ритмичный танец под страстные звуки гитары, тореадоры с быками и алыми мулетами, масличные деревья, дрожащие на ветру нежными листьями, апельсиновое солнце, садящееся в холодное и бурное море Коста-дель-Соль. Оле!
Мама говорила мне, что иногда во сне я бормочу какие-то латинские или испанские слова, что-то типа молитвы, быстро-быстро и довольно отчетливо. Она все время хотела подловить это бормотание и записать на магнитофон. Я вспоминала, что во сне находилась в каком-то другом мире, а потом, проснувшись, все забывала, кроме «In nomine Patris»…
Мама мечтала, что я поступлю в институт иностранных языков. Она вообще помешана на английском языке. Мама до такой степени замучила меня своей любовью к Америке, что привила мне стойкое отвращение к английскому, и я ни за что на свете не хочу этим заниматься, ни за что. Даже если английский будет идти в комплекте с моим обожаемым испанским. Я точно знаю, что хочу быть модельером, поступить в Московский текстильный институт имени Косыгина. У меня есть еще одна маленькая тайна. Это — кукла Барби. Несколько лет назад, специально для меня, ее привез папин друг из самой Франции! Все детство я была среди девчонок на особом положении: у меня была Барби! Эта кукла в те годы являлась целым сокровищем, девочки мечтали прийти ко мне в гости и поиграть с замечательной длинноногой красавицей. У Барби был завидный гардероб: ярко-зеленое атласное мини-платье с пелериной, отороченной настоящим кусочком меха, длинное красное коктейльное платье с голой спиной, льняной дорожный костюм, соломенная шляпка с широкими полями и приколотыми крошечными незабудками и целых пять пар разноцветных крошечных туфель! Разве это не сокровище? У моих подружек были только дурацкие пупсы в убогих кофтенках, а у меня в шкафчике жила голливудская красавица, кинозвезда. Мне хотелось заботиться об этой пластмассовой блондиночке.
Я представляла, что вырасту и сошью себе все ее наряды: обязательно зеленое атласное мини-платье, а самое главное — красное шелковое коктейльное платье с голой спиной. Тогда мой любимый актер — Гойко Митич из фильмов об индейцах — обязательно влюбится в меня, и я стану его женой. Наверное, мы будем жить где-нибудь в Голливуде, а может быть, он захочет переехать в нашу страну и сниматься на «Мосфильме». Меня почему-то совершенно завораживали мужчины с длинными черными волосами, как у Гойко Митича.
Я начала шить для своей Барби одежду. Получалось хорошо, я придумывала фасоны, вязала, приклеивала, рисовала. Постепенно поняла, что у меня есть дар модельера. Стала шить себе, помогала шить своим подружкам. Однажды мы из обыкновенных атласных лент и старых штор сшили потрясающие костюмы для новогодней вечеринки. Я нашла свое призвание, да!
Почувствовала в себе силы, которые могли поднять нашу легкую промышленность с колен. У нас такая прекрасная страна, просто нет хорошей одежды, но это легко исправить. Я решила, что вырасту и обязательно все исправлю. Все женщины Советского Союза будут ходить в красивой одежде, их мужья перестанут с ними разводиться, и мы станем самой сильной и богатой страной. Так просто! Странно, что до меня никто до этого не додумался!