Красные цепи
Шрифт:
Гронский склонился над раскрытыми папками и разложенными фотографиями. Бледное худое лицо в желтоватом тусклом свете приобрело какой-то нездоровый оттенок. На отодвинутой в сторону тарелке остывал лосось, в своей аппетитности выглядящий странно и неуместно среди этого паноптикума жутких смертей. Алина почувствовала, что уже не хочет есть.
Она никогда не считала себя впечатлительной или особенно ранимой. Еще во время учебы в Медицинской академии Алина спокойно переносила такие зрелища, от которых ее менее сильные духом сокурсницы падали в обморок. Годы работы в отделе экспертизы трупов только укрепили ее устойчивость к кошмарным картинам насильственной смерти. Но тут было что-то другое.
Первое, чему на практике учится
Молодая танцовщица идет через дворы. На плече сумка со сценическим костюмом, она торопится, мысли ее уже впереди – там, в другом клубе, где ее ждут на еще одном выступлении. Она не слышит, не замечает приближающейся смерти, и через несколько минут ее залитое кровью лицо уже обращено к темно-серому угрюмому небу, а пальцы с оборванными ногтями скрючены в последней попытке защититься. Вот медсестра спешит привычной дорогой домой, радуясь, что удалось пораньше уйти со смены, и входит в темные проходные дворы, торопясь к своему спящему ребенку. Вот совсем юная девушка, рыдая от ужаса, забивается в грязный угол за мусорным баком, но смерть настигает ее и там, и жесткие сильные руки убийцы рывком тащат ее наружу, и она обдирает кожу с ладоней, пытаясь схватиться за шершавые стены. Трещит разряд электрошокера, и глаза жертвы распахиваются в смертельном страхе, когда она понимает, что оружие не помогло ей спастись от смерти. Девушка с правильным, строгим лицом, гладко зачесанными и забранными в тугой хвост волосами, поднимает оружие, целится, и грохот выстрелов разрывает глухую тишину дворов. Один, другой, третий, она отступает, продолжая отстреливаться от неведомой, неизъяснимой опасности, надвигающейся на нее из темноты, но погибает всего в нескольких метрах от спасительного выхода на улицу. Молодая художница, полная творческих надежд, мыслей и планов, вдыхает влажный воздух ночного города, радуясь его жутковатому колориту, а через час ее тело уже разорванной грязной тряпкой брошено на выщербленную плитку.
Восемь жизней, прервавшихся в лабиринте тесных темных дворов. Восемь жизней, которые отняла неведомая сила, гнездящаяся среди старых отсыревших стен, караулящая любое теплое дыхание, притаившаяся в подвалах, за углами мрачных домов, среди обвалившихся лестниц и покосившихся дверей. Словно сам город забрал живых, чтобы поддержать свое распадающееся, гниющее тело, и даже кровь их впиталась без остатка в потрескавшийся влажный асфальт.
– …общие признаки, – сказал Гронский.
Алина вздрогнула, очнувшись от тягостных мыслей, и посмотрела на него. Он сидел, откинувшись на спинку стула, серые глаза холодно поблескивали в тусклом свете.
– Простите, что вы сказали?
– Я предлагаю выделить общее, общие признаки во всех восьми случаях – точнее, уже девяти, считая сегодняшнее убийство. Давайте начнем с ран на телах жертв.
Алина кивнула.
– Они практически идентичны, насколько можно судить по актам экспертизы и фотографиям. Конечно, заключения везде липовые – нападение бродячих животных, но сами исследования проведены очень и очень подробно. Их делали два человека: мой непосредственный начальник, Эдип Иванов, и Георгий Мампория, еще один наш эксперт, кстати, очень толковый. Я помню, он просил меня весной пару раз поменяться с ним дежурствами, и теперь понимаю зачем: они оба знали, когда произойдет очередное убийство. Естественно, в их актах нет ни слова о разрубленных грудинных костях или следах разрезов на шее, но вот отсутствие внутренних органов зафиксировано абсолютно четко. Думаю, ребята страховались на тот случай, если вся эта история все же выйдет на поверхность: не заметить следы насильственной смерти – это халатность или низкая квалификация эксперта, а вот сокрытие того, что у жертв отсутствует сердце, – уже преступление.
– Насколько я понимаю, набор отсутствующих органов у всех идентичен?
– Сердце, почки и селезенка. Во всех случаях без исключения. Кроме того, по фотографиям видно, что грудина вскрыта одним и тем же способом. И горло, конечно: оно вырвано вместе с хрящами гортани у всех жертв. Кроме того, все тела обескровлены, а лица и волосы покрыты коркой засохшей крови. Думаю, что образ действия убийцы был во всех случаях одинаков: сильный удар или удары в лицо, которые оглушали жертву или лишали ее сознания. Потом разрез на горле: я думаю, он их опускал головой в какой-то сосуд… скорее всего, даже мешок из непромокаемой ткани, и ждал, когда из артерий вытечет кровь. Отсюда и кровавая корка на лицах и волосах. Потом он укладывал жертв на спину, разрубал грудину, распарывал верхнюю часть живота и извлекал внутренние органы. И уже потом появлялись повреждения, предположительно нанесенные собаками. Скорее всего, чтобы скрыть следы преступления от тех, кто не будет внимательно осматривать тело.
– Очень хорошо. – Гронский одобрительно посмотрел на Алину. – Еще что-то общее?
Алина пожала плечами.
– Все жертвы – молодые женщины в возрасте до тридцати. Хотя возраст может быть просто совпадением: дамы более зрелых лет реже оказываются среди ночи на улице. И еще, чуть более редкая особенность: в крови жертв не обнаружено алкоголя. На момент убийства все были совершенно трезвы.
– Да, это интересно, – согласился Гронский.
Он достал из-под своего черного пальто, небрежно брошенного на соседний стул, видавшую виды кожаную сумку и извлек оттуда ноутбук и потрепанную карту города. Развернул ее на столе поверх раскрытых папок и стал делать пометки – маленькие крестики в тех местах, где были обнаружены тела.
– Ожидаете, что места преступлений сложатся в рисунок пентаграммы? – полюбопытствовала Алина.
– Неплохо бы, – пробормотал Гронский, ставя крестик в районе Баскова переулка. – Это многое бы упростило. Но я просто хочу продолжить наш список общих черт во всех этих убийствах. Например, все они совершены в центре города, причем довольно компактно.
Алина взглянула на карту.
– И не просто в центре, а только по одну сторону Невы, – добавила она. – Убийца ни разу не отметился ни на Васильевском острове, ни на Петроградской.
– До сегодняшнего дня, – уточнил Гронский. – Марину он убил недалеко отсюда.
Алина молча смотрела, как Гронский делает пометки на карте.
– Есть еще даты, – сказала Алина. – Раз в месяц. Он выходит на охоту раз в месяц, обычно в первых числах, как по часам.
– Кроме августа, – добавил Гронский. – В августе он убил дважды, в самом начале и в самом конце месяца. И в сентябре девушка тоже погибла в последних числах.
– Думаю, тут важны не числа, а просто какое-то количество дней между ними. Такое бывает при компульсивном поведении у маньяков, у них как будто биологические часы срабатывают. Предположим, каждые двадцать девять дней.
– Нет, тут что-то другое… – Гронский задумчиво посмотрел поверх головы Алины. На большом экране, висящем на стене напротив, беззвучно метались фигуры среди лихорадочных огней какого-то музыкального клипа.
– Другое, – повторил он и раскрыл ноутбук. – Можете еще раз продиктовать мне только даты?
Алина вздохнула, сгребла со стола папки и стала читать:
– Седьмое марта. Шестое апреля. Пятое мая. Третье июня. Третье июля. Первое августа.
Гронский быстро набирал что-то на клавиатуре.