Красные камни
Шрифт:
— Как начнется, ложитесь — бросил Смоленцев мне и Лючии — работаем лишь мы.
— Гоголев, твою мать! — заорал Кармалюк, обращаясь к милиционеру рядом — ты, что, этих не видишь? Опять идут!
Старшина, отдававший нам честь, обернулся — и выхватил не ТТ, а свисток. Двое парней бросились к фонтану, а на них со всех сторон набегали милиционеры. Один успел взмахнуть рукой и кинул в воду букет алых цветов, кажется гвоздик, второго скрутили раньше. Руки за спину, и потащили куда-то прочь.
— Хулиганье! — сказал Кармалюк — раньше свой мусор к богоматери клали, мы уж устали убирать. Так теперь надумали, в фонтан — а нашим, казенное обмундирование мочить, туда залезая. Сволота рагульская!
Хорошо, мне не пришлось платье испачкать, падая в пыль. А не похожи эти ребята на хулиганов — да и где это видано, чтобы апаши бесчинствовали днем, перед домом власти, и где милиции едва ли не больше чем прохожих? Зато мне вспомнилось (из прочитанного) что это место было традиционным для всяких протестных собраний, еще с 1848 года, и особенно среди молодежи. Смущали лишь красные
Товарищ Федоров, Первый Секретарь Галицко-Волынской ССР, встал из-за стола, приветствуя нас. Хорошо знакомый мне по Киеву сорок четвертого, он тогда пост принимал у меня (не у предателя же Кириченко), когда мы там бандеровский мятеж давили. Поздоровался со мной, с Лючией, Юрой, Валькой (тоже, знакомы с ним были по тому делу), я представила Стругацкого и товарища режиссера.
И пожалуйста, не надо официального, "товарищ инструктор ЦК", можно просто по имени-отчеству. Тогда в Киеве я даже к старым и заслуженным партийным товарищам относилась без особого почтения — если они у себя под носом бандеровщину просмотрели, а то и видели что-то, но думали, так будет лучше. Но Алексея Федоровича, партизанского генерала, Дважды Героя и автора известной и здесь книги про подпольный обком — я очень уважаю. И в измену таких людей поверить не могу никак — иначе же и впрямь впору, СССР ще вмерла, тьфу!
Так что, уважаемый Алексей Федорович, давайте опустим вводную часть беседы об успехах социалистического строительства, и перейдем непосредственно к делу. К докладной записке, за вашей подписью — хотелось бы услышать подробнее о текущей обстановке, что тут не так?
— Нет тут бандеровщины — сказал Федоров — Львов и окрестности еще до меня, после киевских событий чистили так, что лишь стружка летела. Тут все же центр, и партийная власть, и советская, и командование Прикарпатского ВО — порядок у себя под боком наводили жестоко. И Львов, это совсем не украинский город — по переписи, тут украинцы в меньшинстве, так еще до войны было. Тогда здесь бал правили поляки и немцы, еврейская община была многочисленной, даже армяне живут, с незапамятных времен. Сейчас же, русских большинство (а если украинцы, то восточные) — вот не сочтите за славословие, но с Победы мы тут заводов построили: механический, танкоремонтный, авиаремонтный, телеграфной аппаратуры, электроизмерительных приборов, автопогрузчиков, еще обувная фабрика, колбасно-консервная, ювелирная, и конечно, Львовсельмаш. Все это, заметьте, уже в советское время — до нас тут были в лучшем случае, кустарные мастерские. Еще автобусный завод в следующем году будет готов. И работать на всем этом едут наши, советские люди с Востока, кто бандеровщину на дух не переносит. Поначалу да, трудно было, и убивали наших по ночам, и дома жгли. Так приходилось отряды рабочей самообороны организовывать — благо, многие воевали. Ну и помогало, повторю, что не могли здесь бандеровцы опереться не на украинцев. Поляки лесным "хероям" Волыньскую бойню не простят никогда, а евреи, большой погром сорок первого года. Еврейское население здесь было вырезано на девяносто девять процентов — не самими немцами, а их холуями.
— Простите, Алексей Федорович, а откуда тогда сейчас взялась еврейская община?
— Так после со всей Галиции ехали, кто уцелел. Поскольку на селе евреям было ну совсем небезопасно. Так же и поляки. Немцы еще остались, хотя и в меньшем числе. Ну а армяне — они торгаши, издревле с евреями конкурировали, но и с бандерами вместе им никакого интереса нет сейчас. Сам я здесь с пятидесятого, и уже тогда открытые вылазки УПА в самом Львове и ближних окрестностях были большой редкостью. А теперь, вот честно скажу — выжгли мы здесь бандеровщину, нет тут ничего похожего на прежнюю "ночную власть". В деревнях пока еще всякое встречается, врать не буду. Но здесь, в городе — никакого страха и почтения у населения перед бандерами нет. Остались ошметки, какие-то одиночки и мелкие группочки — но сидят тихо, как мыши под веником, когда по избе бродит кот. И уж тем более не может быть ничего похожего на Киев — во-первых, тут в воинских частях местные призывники не служат, а лишь народ со всего Союза, сейчас отчего-то сибиряков много. Во-вторых, граница рядом, хоть и народная дружественная Польша, но все же — так что боеспособные войсковые части, причем не кадрированные, а полного штата, под рукой — в двадцать четыре часа можем три дивизии в город ввести, тут бы и пана Кука со всей его киевской оравой прихлопнули как муху. Ну а в-третьих, и главных, нет здесь во власти гнилья — все мы делу товарища Сталина верны. А в Киеве, если помните, все началось с того, что кому-то в "цари украинские" хотелось, кому-то в министры при них, тьфу, погань!
— В каждом уверены, Алексей Федорович? А если все же окажется кто-то засланным казачком?
— Знаете, товарищ Ольховская… простите, Анна Петровна, даже в моем партизанском соединении мы таких засланных от абвера неоднократно разоблачали. Паршивая овца в любом стаде может оказаться — но не под силу ей развернуться, если пастух бдит. И у нас тоже свои засланные есть — товарищ Зеленкин, глава управления ГБ, соврать не даст — так что обстановку исправно освещают. С уверенностью могу сказать, сейчас нет в Львове сколько-то сильной и тем более вооруженной бандеровской организации. Мы бы о том обязательно знали. Проиграла УПА свою войну, и это уже всем известно — а мужики, они хоть и необразованные, но не дураки совсем.
— Тогда простите, Алексей Федорович, на чем же основана ваша тревога?
И тут товарищ Федоров замешкался, на какую-то секунду. Не знал что сказать, или просто слова подбирал?
— Седалищем чую — подойдет такое объяснение? — наконец ответил он — и не смейтесь, Анна Петровна, уж поверьте опыту старого партизана, помнящего еще Гражданскую. Когда тихо все — а где-то что-то опасное происходит. Да и как партизаны и подполье организовывались в войну — начинали не с разгромленных немецких гарнизонов, а налаживали базы, связь, разведку. Как фундамент заложить — но без этого ничего не построить. Напряжение какое-то и слухи — а толком, ничего не понять. Похоже, что из университета идет, ну это понятно, дело с финансированием и нацязыками, вы в курсе конечно…
— В курсе — отвечаю я — но хотелось бы из первых уст услышать, как народ воспринял.
— Да ясно как! Здесь живут беднее, чем в Москве и даже Киеве, так что для студента стипендия, это большое подспорье. И раньше было напряжено, что те, кто на украиноязычных учатся, в два-три раза меньше получали — ну так перейди на нормальное обучение и всего-то. А как афера вскрылась, что деньги из Москвы, из союзного бюджета, что идут целевым назначением на поддержку русскоязычного образования в нацреспубликах, пустили не на то, и "украинцы" ближайший семестр точно, а следующий под вопросом, вообще ничего не получат, так можете представить, что началось. Однако, не так много их среди общей массы, а большинство, которые по вечерам учатся, так вообще, рабочие с заводов и строек, целиком и полностью наши люди — эти вообще бузой недовольны, слухи ведь ходят, что вообще закроют университет из-за тех, кому больше всех надо. Так что кто сунулся бы к ним агитировать — а были и такие, разговоры всякие вели — просто побьют и сдадут куда надо. От преподавателей, как ни странно, хлопот больше — во все инстанции пишут, ссылаясь на всякие параграфы, мой секретариат уже замучился разбирать и отвечать. А нельзя иначе — жалобу о волоките и бюрократизме тотчас сочинят в Москву.
Поясню немного про языковую политику. На товарища Сталина очень большое впечатление произвело то, что он услышал про девяносто первый год. И к чести его, в другую крайность не ударился — но, согласно дополнениям к Конституции СССР от сорок пятого года, "русский язык является государственным, на котором ведется официально делопроизводство между союзными республиками, а также внутри РСФСР". Каждая из республик имеет свой госязык, для своих внутренних официальных документов, образования, печатных изданий — но не в ущерб общесоюзному языку. Все кодексы, нормативы и прочее выходят в Москве только на русском — республики, если захотят, могут перевести на свой, но лишь за собственный счет. Образование в союзных республиках — среднее, двуязычно, высшее формально также, но так как в языках местных народностей научно-технических терминов как правило нет (а у иных народов, как в Средней Азии, даже письменности своей не было — уже в советское время изобрели, причем с кириллицей, нашим алфавитом), то в подавляющем большинстве вузов Советского Союза обучение идет на русском. Тем более что опять же по закону, выпускник, получивший диплом на своем языке, если захочет работать вне своей республики, то обязан будет экзамен по языку сдать (а то вдруг документацию прочесть не сможет). Оттого, реально наличествуют "нерусские" университеты лишь в Львове, Черновцах, Тарту. Но и там согласно закону, студентам должен быть предоставлен выбор, причем "местноязычным", желающим учиться на русском, идет доплата к стипендии из союзного бюджета. Есть и исключения — в Калининградском университете (напомню что у нас немцев оттуда поголовно не высылали — кто советское гражданство принял, тот остался) такие специфические предметы как немецкая философия, литература, лингвистика (включая древнегерманские языки) читаются на немецком — но поскольку Калининградская область не союзная республика, то никаких особых стипендий там нет. Впрочем туда и без того со всего Союза "германисты" едут учиться, ну а из ГДР те, кто собирается и дальше с нами работать (связи между нашими странами самые тесные, во многих областях, и развиваются). Есть еще и Братиславский университет (здесь Словакия по итогам войны оказалась нашей союзной республикой), но о том после. Пока же — тут разобраться, что за дела?
— Не закроют университет — говорю я — затем нас и прислали, разобраться без крайних мер.
— Вот только прежде весь сыр-бор политики не касался. Требования были чисто экономические, увеличить финансирование, и конечно, "а мы конкретно не виноватые, за что нас без денег". А две недели назад какая-то зараза листовки разбросала в первый раз — ну сущая ахинея, там и про самостийну Советскую Украину, и про "ленинские нормы" и про вороватую комбюрократию, не было тут ничего похожего раньше. Десять дней назад, это пятого числа, поймали одного — патруль бдительность проявил. Студентик, Михаил Якубсон, национальность ясна. И на допросе перестарались, забили насмерть. Виновные по арестом — а на площадь под мои окна стали красные цветы приносить, выходит, как протест против Советской Власти. Сначала к статуе богоматери клали, теперь вот в фонтан. А милиция препятствует как может — все ж нарушение порядка. Причем все задержанные в один голос говорят, что никакой организации нет, а цветы бросить они решили исключительно из солидарности. Ну, мы их всех на пятнадцать суток пакуем пока, до выяснения. А вот кто за всем этим стоит…