Красные огурцы
Шрифт:
— Ничего не грабят, — обиделся тракторист. — Какую машину отдаю — это ж зверь, а не трактор, даже зимой заводится.
— Так его же нету! — возмутился Антон.
— Да, это верно. Давай тогда десять тысяч.
Сговорчивый тракторист взял две пятерки, повеселел и даже пожал Антону руку.
— Ну, бывай, турист! — С этим напутствием он проворно затопал обратно в дом. — Наташка, открывай, гуляем!
Антон уже начал входить в роль миллионера в бегах, и расставание с десятью тысячами его не очень расстроило. Еще легко отделались, подумал он. Подхватив корзинку, он махнул Дуне и зашагал
— Это ж какие деньжищи, — бормотала Дуня, стараясь не отставать. — За какую-то развалину… — Но внутри она ликовала. Только что на ее глазах Великое Ничто было продано и куплено за десять тысяч рублей. Это ли не кризис рационализма в философии? Надо будет обязательно рассказать Кате Анциферовой!
Не успели они зайти за поворот, как их взорам предстал злосчастный продукт белорусского автопрома. Трактор мирно стоял, завалившись передним колесом в канаву, мотор был выключен, ключи торчали в зажигании, прялка и саквояж лежали на месте. Пришлось возвращаться.
Антон поднялся на крыльцо и постучался. Дверь открыла полная женщина в ночной рубашке.
— Можно позвать… нашего друга? Это насчет трактора.
— Эй, как тебя… Раздолбай Иванович! — крикнула хозяйка, почесав шею.
В дверном проеме показался взъерошенный тракторист. Он вышел на крыльцо и прикрыл за собой дверь.
— Чего еще?
— Там трактор твой нашелся! За поворотом стоит. Кто-то покататься решил, наверное.
— Деньги возвращай! — тоненьким голосом потребовала Дуня.
— Да на хрен он мне нужен? Купил — забирай.
— А как же колхоз, председатель?..
— Да пошли они все! — Ветреный тракторист открыл дверь. — Да, там это… стартер барахлит, не сразу схватывает.
— А документы? Документы-то на него есть?
— Справка из психдиспансера! — хохотнул Раздолбай Иванович и захлопнул дверь.
24
Эмоциональное равновесие, также как и обычное, бывает устойчивым и неустойчивым. Страдания Сусанны, как ни странно, имели свойства устойчивого эмоционального равновесия. Иногда она выходила из привычного горестного состояния, но неизменно возвращалась в него, как шар, лежащий в лунке, поколебавшись, снова обретает покой.
Аслан, вернувшись домой под вечер, застал жену на веранде в шезлонге, читающей книгу «Армянское дерево». Романы о страданиях помогали Сусанне сохранять эмоциональное равновесие. Особенно о страданиях армянского народа.
— Сусик, — решительно начал Аслан, — давай помиримся. Смотри, я купил тебе сережки.
Сусанне не понравилось это предложение. Она мрачно посмотрела на мужа. Облитый красными лучами вечернего солнца, с коробочкой из ювелирного магазина в одной руке и бейсбольной битой в другой, он выглядел живописной аллегорией кнута и пряника.
— Что ты опять натворил? — спросила она басом.
— Что я натворил? Купил жене подарок!
— Аслан, скажи правду сразу. За что ты хочешь откупиться?
— Почему откупиться? Просто так купил, клянусь!
— Все ясно, — сказала Сусанна, захлопывая книгу, — тебя сажают в тюрьму. Дожили. И как я одна буду, ты подумал? О детях ты подумал?
Аслан закрыл глаза и сжал биту в надежде увидеть хрустальный дворец. Сусанна истолковала этот жест по-своему.
— Хочешь ударить меня, да? Ударить? Мать своих детей? Бей, паразит!
Она поднялась с шезлонга, однако, вместо того чтобы подставить спину или голову, ухватилась за биту и попыталась отобрать ее у мужа. Хрустальный дворец, уже начавший было вырисовываться из тумана, задрожал перед мысленным взором Аслана.
— Стой! — завопил он. — Стой, женщина! Подожди! Умоляю, да!
Аслан раньше никогда ее ни о чем не умолял. Сусанна замерла, и муж, воспользовавшись паузой, произнес один из самых длинных монологов, которые ей доводилось от него слышать:
— Сусик! Не трогай биту, пожалуйста, очень прошу. Я жил неправильно. Я расстраивал тебя, ты кричала, ругалась. Но теперь все будет по-другому. Я буду спокойный, меня научил один человек. Мы будем в кино ходить, с детьми играть, хочешь, твою мать в гости позовем. То есть не твою мать, я хотел сказать, а маму твою. Сусик, я хочу, чтобы ты была счастливой со мной, давай больше не ссориться. Давай?
Эта речь вывела Сусанну из эмоционального равновесия на какую-то новую неизведанную территорию. Там было неуютно, законы жизни без ссор были неясны, ориентиры размыты. Но муж стоял такой трогательный, такой маленький, с незнакомым просящим выражением бородатого лица, что отказать ему не поворачивался язык.
— Ну, хорошо, — произнесла она неуверенно, хотела что-то добавить, но махнула рукой и ушла в дом.
Аслан остался стоять на веранде. Он поговорил с женой, с Сусанной и не пришел в ярость! Такого не случалось уже много лет. От радости он поцеловал бейсбольную биту.
Сусанна ходила по дому и не могла понять, почему ей так тревожно. Вроде бы произошло то, чего она добивалась, муж исправился. И даже подарил серьги, надо, кстати, их забрать. Сусанна снова вышла на веранду, Аслан стоял на той же точке с закрытыми глазами и гладил биту. Она молча отобрала у него коробочку, перевязанную лентой, и вернулась в дом. Наркотики, подумала она. Точно! С чего бы еще он был такой странный? Эта мысль почему-то вызвала в ней радость. Злоба, привычная как домашние тапочки злоба, уютно закипела в крови. Муж-наркоман возвращал ее в привычную картину мира. А если нет? Если он трезвый? Заботливый порядочный муж в эту картину не вписывался. Раньше он мотал ей нервы, но ее внутренний мир, устойчивый, осмысленный внутренний мир оставался ее владением, неприступным для паразита-мужа. Теперь он ухитрился влезть туда своими волосатыми руками и все сломать. Он покусился на самое святое — на ее право страдать. Лишил ее жизнь смысла. Хотя, если воспринимать это как атаку в их семейной войне, то чем это не повод разозлиться и восстановить душевную гармонию. Получался замкнутый круг. Раздираемая этими противоречивыми чувствами, она бродила по комнатам, не зная, куда себя девать.
Аслан тоже бродил по балконам своего дворца и представлял, как сейчас они всей семьей сядут за стол и будут разговаривать, смеяться… В кармане зазвонил телефон. На экране высветилось имя главы администрации: «Борщ Константин». Дворец блеснул алмазными шпилями и растаял.
Вести трактор оказалось не сложнее автомобиля. Антон быстро освоился и даже был горд собой, как всякий мужчина, покоривший новую машину. Он поглядывал то на дорогу, то на Дуню, то на корзинку с миллионом. Прялка подпрыгивала на ухабах, Дуня взвизгивала. День перевалил за середину, и они остановились пообедать.