Красные пианисты
Шрифт:
«Ты стареешь и становишься нетерпимым», — подумал он. Пока баварец занимался машиной, Фак присел на скамейке у бюро [37] . Тут же были разложены рекламные проспекты фирмы «Фольксваген». Он развернул рекламный проспект. Составители уведомляли, что каждый может легко научиться управлять «фольксвагеном».
«Новый «фольксваген» имеет вместительный багажник, его трансмиссия надежна и не требует никакого ухода…»
Фак закрыл проспект. «Все самое
37
Бюро — конторка.
«Самая лучшая национал-демократическая партия — это у нас».
Он чуть не сказал это немцу, хотя прекрасно понимал, что этот работяга не имеет, наверное, никакого отношения к тем немцам, которые в тридцать восьмом захватили его страну.
Фак пошел выпить кока-колы. Молоденькая блондинка в белоснежном халате подала ему запотевшую холодную бутылку и рекламный проспект новой модели «фольксвагена». Максимилиан насыпал ей горстку шиллингов.
— Шен данк, — пропела блондиночка в ответ.
«Эта тоже немка», — отметил Максимилиан, машинально улыбнувшись ей.
В редакции секретарша Элизабет сказала, что шефа не будет, он болен.
— Какие новости, Бэт?
— Никаких. Где это вы все время пропадаете, Мак? Новое увлечение?
— Почти что так, Бэт! Скажите редактору, что я приеду через несколько дней. А к вам у меня есть одна просьба.
Это решение пришло ему в голову только сейчас. Почему-то вспомнились слова Ингрид: «Я очень боюсь за тебя!» А сейчас, когда он увидел Бэт, то подумал, что именно ей можно оставить второй экземпляр своей рукописи. Так… На всякий случай.
Он знал, что Бэт еще совсем девочкой попала в Маутхаузен вместе с матерью и что мать погибла там. Но он не знал, что в лагере, в женских бараках, маленькая Элизабет насмотрелась такого, что повлияло на ее психику. Став взрослой, она избегала мужчин. А когда все-таки влюбилась, перед самой свадьбой узнала, что ее жених бывший эсэсовец… Так она и осталась старой девой.
Бэт была именно тем человеком, которому можно было довериться, если речь шла о борьбе с фашизмом.
И он сказал ей об этом.
— Можете быть спокойны, Максимилиан. Я все сделаю, — пообещала Элизабет, при этом глянув на него так, будто бы он поднес ей букет цветов. — Рукопись я спрячу надежно, но прежде перепечатаю хотя бы в трех экземплярах на машинке и найду для них несколько тайников…
— Спасибо, Бэт… — Фак уже взялся за ручку двери, но потом повернулся и сказал: — Послушайте, Бэт… если так случится… Ну, мало ли что… Словом, если что случится со мной, распорядитесь этой рукописью по своему усмотрению. Но помните, что я очень хочу, чтобы она увидела свет.
— Хорошо, Максимилиан. Я все сделаю. Но вы не думайте об этом. Теперь они не так сильны, как тогда… Возвращайтесь поскорее.
— Я вернусь, Бэт.
— До свидания.
Максимилиан поселился в Цель-ам-Зее, в маленьком пансионате фрау Герды.
Деревянный дом, который она сдавала постояльцам, имел большую веранду и был расположен на возвышенности. Отсюда прекрасно видны озеро и дом Розенкранца. Не опасаясь быть замеченным, Максимилиан мог часами сидеть здесь и наблюдать за этим домом.
Бывший гаулейтер вел замкнутый образ жизни: никто к нему не приезжал и сам он редко выходил из дому.
Однажды Фак столкнулся с Розенкранцем лицом к лицу в ресторанчике на берегу озера. Гаулейтер, конечно, заметил Максимилиана, но сделал вид, что не узнал его. Он поговорил о чем-то с барменом и ушел.
Фак любил посидеть там вечерком. Привычка бывать в «Парамоне», привычка не оставаться вечерами одному и здесь гнала его на люди.
Ресторанчик был совсем не похож на роскошный «Парамон»: десятка полтора столиков на открытой площадке, которая вечером освещалась старинными фонарями на тонких столбах.
Несколько таких фонарей с разноцветными стеклами было закреплено прямо на парапете.
Фак облюбовал себе столик у самой воды.
Ему доставляло удовольствие наблюдать за посетителями и гадать: кто эта пара? А куда отправляется эта молодая особа, что приехала на новеньком «опеле»? И что стряслось у того мужчины, который пьет рюмку за рюмкой, пьет неумело, видно стараясь заглушить какое-то горе?..
Так прошло несколько дней. Время тянулось медленно, и Максимилиан начал скучать. Он дал телеграмму Ингрид: «Приезжай хотя бы на воскресенье». И она немедленно примчалась.
Встречая ее, он понял, что очень соскучился, и подумал: «Женись, Ингрид будет хорошей женой».
Глава четырнадцатая
В последний раз Клинген видел Розенкранца в июле 1945 года в Швейцарии. Тогда это был еще моложавый щеголеватый мужчина в модном костюме. Теперь перед ним был старик: отеки под глазами, глубокие морщины вокруг рта, седые редкие волосы…
Они сидели в большой гостиной, у искусственного камина, и отражения красноватых бликов, имитирующих огонь, дрожали на их лицах.
Беседа несколько затянулась. Поездка Клингена по европейским странам и его встречи очень интересовали Розенкранца.
— Вы принесли мне хорошие вести, — сказал он. — Конечно, между нами и людьми Бремона и Кане есть различия. Но мы не намерены сейчас вдаваться в политические дискуссии. К чему мы стремимся? К единству. Только в единстве наша сила, наше возрождение, наше будущее. Только объединенные силы Европы смогут защитить тот образ жизни, который мы впитали с молоком матери. Вспомните, как говорил ваш отец: «В системе германизированных государств «Новой Европы» такие страны, как Франция, должны занять достойное место…»