Красные звезды
Шрифт:
– Вижу.
– Так вот гляди сюда. Здесь крепление для высоковольтного энерговвода и еще что-то непонятное. Об это всё ударная волна и разбилась.
– Короче, всем коллективом в рубашке…
– Кроме тех, кто без рубашки. – Я вспомнил о количестве погибших и помрачнел.
В этот момент внезапно ожила рация.
– Кто-нибудь меня слышит?! Кто-нибудь слышит?! – надрывался хриплый мужской голос с явственными адреналиновыми нотками.
– Здесь Пушкарев, спасатель МЧС, – спокойно ответил я. – Слышу вас, назовите себя.
– Я Навлоев! Охрана!
– Какая еще охрана? – не понял я.
– Комплекса «Лавина»!
– Профессор Перов с вами?
– Да-да! – радостно подтвердил моей собеседник. – Профессор здесь! Он просит, чтобы…
Последние слова Навлоева потонули в нарастающем реве. Я задрал голову – что там еще?
Через пролом в крыше проползла красно-белая туша огромного четырехмоторного самолета.
– Пожарник, – флегматично откомментировал Костя.
И точно. Я знал эти самолеты, а точнее – летающие лодки. Они назывались Бе-300. Бе-300 садится на озеро, засасывает на борт семьдесят тонн воды и вываливает их на очаг пожара одной огромной каплей.
В наушники вернулся голос Навлоева:
– Профессор! Сказал! Не тушить водой! Ни в коем случае! Нельзя! Передайте на самолет!
– Не понял… Почему нельзя тушить? Поясните.
Навлоев что-то переспросил у Перова и ретранслировал его ответ мне:
– Горит! Генератор отрицательной жидкости! Там температура! Как на Солнце! Вода мгновенно разложится! На кислород и водород! Получится гремучий газ! Это взрыв!
Я, конечно же, ничего никому передать не успел. Белая лавина – именно так выглядит извержение водяного потока с пожарного самолета – с библейским грохотом сошла в бетонную чашу.
На пару секунд воцарилась недобрая, небывалая тишина.
Затихло воющее пламя.
И даже шум турбин удаляющегося самолета снесло свежим ветром.
А потом – потом ка-ак рвануло!
Мы с Костей, тертые перцы, в этот момент уже лежали на полу под прикрытием провалившегося со второго этажа железного гроба электронного микроскопа, и потому ударная волна не расплющила нас о противоположную стену, а вихрь осколков арматуры не пробил наши КАЗы навылет.
Мы бы не поспешили забиться в укрытие, не будь предупреждения профессора, и наверняка погибли бы. Своим предвидением взрыва гремучего газа профессор Перов спас наши жизни… И свою, если вдуматься, тоже.
– Итить его налево, – выдохнул Костя.
Я осторожно выглянул из-за края электронного микроскопа. Стометрового завала больше не было. Точнее, от него остался скелет из двутавровых балок. А всю «плоть» в виде раскрошившегося бетона, горелой мебели и обломков лабораторного оборудования выдуло взрывной волной к чертовой бабушке.
Путь был свободен!
Вот это классическое «не было бы счастья, да несчастье помогло»!
– Навлоев, как слышите? – спросил я у бездушного эфира.
Не сильно-то я надеялся на ответ: их всех запросто могло пришибить взрывом гремучего газа. Но тем приятнее было ошибиться!
– Я же говорил: не надо воду лить, – мрачно сказала рация.
Охранник был жив. И более того: после взрыва слышимость чудесным образом улучшилась!
– Говорил. Времени было слишком мало.
К счастью, Навлоев всё понял правильно и не стал устраивать истерик.
– Вы должны спешить. Потекла отрицательная жидкость. Профессор говорит, она очень опасная…
«Час от часу не легче!»
– Что еще за жидкость?
Но тут наше общение было пресечено новой порцией помех.
Что ж, отрицательная жидкость или положительная – надо идти вперед. Уплочено!
Глава 3
Отрицательная жидкость
Напасть, о которой говорил охранник Навлоев, мы увидели, когда вышли на финишную прямую – коридор, конец которого упирался в обшитую нержавейкой дверь с красным крестом и надписью «Медпункт».
На керамических плитах пола там и здесь стояли лужи цвета малинового варенья. Лужи эти, впрочем, не казались вязкими. Они выглядели текучими, я бы даже сказал – сверхтекучими.
Сразу было видно, что это не вода с красителем и вообще не водный раствор чего-либо. Химический анализатор, которому я пробовал скормить капельку жидкости, лишь возмущенно затарахтел и выдал ошибку. Мол, не желаю даже голову ломать над такой несусветной дрянью!
Пятна малиновой жидкости были окружены искрящимися кольцами, в которых я после жестокой борьбы со своим чувством реальности признал изморозь.
«Изморозь? Здесь?! На границе очага горения?!»
– Это та самая отрицательная жидкость, – с завидной уверенностью сказал Костя.
– Наверное.
– Я думал, раз ты физик, то…
– Я экс-физик. И первый раз в жизни о такой слышу… Идем дальше.
Когда нас от нужной двери отделяли десять шагов, раздался негромкий треск, и кусок стены слева от нас осыпался мелким крошевом. Через дыру в коридор влетело множество малиновых шариков. Они бились о пол, отскакивали, летели в противоположную стену, в потолок…
Я не сразу сообразил, что перед нами всё та же отрицательная жидкость, капли которой почему-то решили проявить свойства твердого тела.
Вдоволь нарезвившись, капли начали одна за другой разбиваться о пол и растекаться уже знакомыми лужицами. Минута сюрреалистических метаморфоз – и дорогу нам с Костей перегородил широкий разлив отрицательной жидкости, обрамленный ледяными кристаллами, каждый длиной с сосновую иголку.
Разлив можно было обойти по-над самой стеночкой. Но я решил, что, коль скоро КАЗ выдерживает тысячу градусов нагрева, то контакт с какой-то холодной отравой для него – сущая ерунда.
Увы! КАЗ воспринял малиновые лужи, по которым ступали подошвы моих сапог, самым скверным образом.