Красный гаолян
Шрифт:
Цао Мэнцзю спросил:
— Ну что, Пестрошей, понял теперь, что с Цао Второй Подошвой шутки плохи?
Дедушка опомнился и заверещал:
— Вы ошиблись, ошиблись! Я не Пестрошей…
— Ещё спорить со мной смеешь? Всыпьте ему ещё триста ударов! — рявкнул начальник уезда Цао.
Солдаты снова повалили дедушку на землю и осыпали градом ударов. Дедушкин зад уже потерял чувствительность, он приподнял голову над землёй и громко крикнул:
— Цао Мэнцзю, вас зовут Неподкупным, а оказывается, вы тупой чиновник! У Пестрошея на шее пятно! А у меня вы на шее пятно видите?
Цао Мэнцзю
— А откуда ты знаешь, что у Пестрошея на шее пятно? — спросил он.
— Так я своими глазами его видел, — объяснил дедушка.
— Раз знаком с Пестрошеем, то, без сомнения, и сам разбойник. Так что я не ошибся!
— Да в дунбэйском Гаоми Пестрошея все поголовно знают, неужто все они разбойники?
— Ты глухой ночью спал на кане у вдовы. Даже если ты не разбойник, то всё равно подонок, так что я не ошибся.
— Ваша названая дочь так захотела!
— Она захотела?
— Ну да.
— А ты кто вообще такой?
— Один из её работников.
— Ай-ай-ай! Сяо Янь, возьми его пока под стражу.
В этот момент бабушка и дядя Лохань подъехали к воротам уездной управы на больших чёрных мулах. Дядя Лохань с мулами остался снаружи, а бабушка, заливаясь слезами, вбежала во двор. Постовой преградил ей путь винтовкой, но она плюнула ему в лицо. Дядя Лохань сказал:
— Это названая дочь начальника уезда.
Солдат не рискнул останавливать бабушку, и она ворвалась в судебный зал…
В тот же день после обеда начальник уезда снарядил занавешенный паланкин, чтобы дедушку отнесли обратно в деревню.
Дедушка пролежал на кане у бабушки два месяца, залечивая раны.
Бабушка ещё раз съездила верхом на муле в уездный город и отвезла своей названой матери увесистый свёрток с подарками.
10
Двадцать третьего числа двенадцатого лунного месяца одна тысяча девятьсот двадцать третьего года состоялись проводы бога домашнего очага. [72] В этот день банда Пестрошея выкрала мою бабушку. Похитили они её утром, а после обеда передали: винокурня должна подготовить одну тысячу серебряных юаней, чтобы выкупить бабушку живой. Если они пожалеют денег, то могут искать труп на восточной окраине деревни Лигу у храма Земли.
72
По китайской традиции считается, что бог домашнего очага накануне Нового года отправляется на небо с докладом о делах семьи за год.
Дедушка обыскал все сундуки и шкафы, собрал две тысячи юаней серебром, сложил в мешок и велел дяде Лоханю седлать ослика и везти деньги в условленное место.
Дядя Лохань спросил:
— Но ведь надо только тысячу?
Дедушка ответил:
— Поменьше болтай. Велено везти — вези.
Дядя Лохань поехал, подгоняя мула.
Под вечер дядя Лохань привёз бабушку обратно под охраной двух вооружённых бандитов на лошадях с ружьями, болтавшимися за спиной. При виде дедушки бандиты сообщили:
— Хозяин, наш атаман сказал, что отныне вы можете спать с открытыми воротами!
Дедушка велел дяде Лоханю привезти маленький кувшин того вина, в которое он помочился, и отдать разбойникам. Он сказал:
— Отвезите своему атаману, пусть попробует.
Дедушка проводил бандитов до околицы, а вернувшись, запер ворота, двери в дом и в комнату, крепко обнял бабушку и спросил:
— Пестрошей тебе ничего не сделал дурного?
Бабушка помотала головой, а на её глаза навернулись слёзы.
— Что такое? Он тебя изнасиловал?
Бабушка спрятала лицо у него на груди и пробормотала:
— Он щупал мою грудь…
Дедушка сердито вскочил.
— С ребёнком всё в порядке?
Бабушка кивнула.
Весной одна тысяча девятьсот двадцать четвёртого года дедушка, погоняя мула, тайком съездил в Циндао, купил два автоматических пистолета и пять тысяч патронов. Один пистолет был немецкого производства, в народе назывался «большим барабаном», а второй испанский, «головой гуся».
Вернувшись с оружием, дедушка заперся в комнате и три дня не выходил, разбирая пистолет на детали, а потом снова собирая. С приходом весны в излучине таял лёд, отощавшая рыба, которая на всю зиму уходила на дно, всплыла наверх погреться на солнышке. Отец взял один из пистолетов, повесил на плечо корзину с патронами и начал ходить вдоль излучины туда-сюда, стреляя в рыбу. Он занимался этим весь день, перебил крупную рыбу, а потом взялся за мелкую. Когда кто-то за ним наблюдал, то он даже чешуйки рыбьей не касался, а вот когда никто не смотрел — разбивал вдребезги рыбьи головы. Летом вырос гаолян. Дедушка нашёл широкий напильник и спилил с обоих пистолетов мушки.
Вечером седьмого числа седьмого лунного месяца шёл сильный дождь, гремел гром и сверкала молния. Бабушка отдала Ласке понянчить моего отца, которому было почти четыре месяца, а сама с дедушкой пошла в винную лавку в восточном дворе, закрыла окна и двери и велела дядя Лоханю зажечь лампу. Бабушка выложила на прилавок семь медяков в форме цветка сливы и отошла в сторону. Дедушка широкими шагами ходил за прилавком, а потом вдруг резко развернулся, выхватил почти одновременно два пистолета и сделала семь выстрелов — бах! бах! бах! бах! бах! бах! бах! — монеты с прилавка отлетели в стену, три пули упали на пол, а четыре застряли в стене.
Бабушка и дедушка одновременно подошли к прилавку и подняли лампу — на деревянном прилавке не было никаких следов от пуль.
Так дедушка довёл до совершенства «семь выстрелов по лепесткам сливы».
Дедушка верхом на чёрном муле приехал в маленькую харчевню на восточном краю деревни. Двери харчевни были плотно заперты, на дверной раме повисла паутина. Дедушка толкнул дверь, а когда вошёл, от трупного запаха закружилась голова. Он закрыл рукавом нос и внимательно осмотрелся. Тучный старик сидел под перекладиной, под его коленями — узкий табурет, на шее — тёмно-коричневая петля, глаза широко открыты, вывалившийся изо рта язык почернел. Когда дедушка открыл дверь, от сквозняка оборванный конец верёвки на шее старика слегка качнулся.