Красный Петух
Шрифт:
Карл вошел в комнату, снял чехол с клавиатуры, включил дисплей и соединился с компьютерным центром. На экране появился вопрос: "Кто, когда и почему включился?" Он набрал опознавательный код и начал работу, на выполнение которой понадобилось всего около часа, а десять лет назад, в совсем иной технологический век, она потребовала бы многих дней и людей.
– Магазин швейных принадлежностей на Сибиллагатан № ... Кто владелец? – спросил он, обратившись к базе данных "недвижимости и адресов".
Владелицей
– Ближайшие родственники? – обратился он к базе данных "населения".
На экране вспыхнуло шестнадцать имен, среди них дочь двадцати лет.
Он получил список имен и их адреса. Некоторые из них – пожилые дальние родственники, жившие в сельской местности.
"Нет, дочь, кажется, интереснее всего", – подумал он, но записал и всех остальных.
– Кто работает в магазине? – обратился он к данным по налогам.
Три имени: две пожилые женщины и одна молодая, ровесница дочери. Они тоже были включены в "текущую память".
Он набрал имена двух молодых женщин и обратился к базе "недвижимости и адресов", спросил о людях, живущих по их адресам. Дочь жила со студентом в двухкомнатной квартире в Хэгерстене, работница магазина швейных принадлежностей жила одна.
Один этап пройден.
Следующий шаг оказался более сложным, потому что касался базы данных самой службы безопасности. Требовался особый запрос, и он вновь был вынужден набрать на клавиатуре свои данные и свой служебный код, определявший, как глубоко он имеет право копаться в государственных тайнах. Через несколько секунд он получил разрешение на доступ к информации.
Затем он запросил, не занесены ли в базу данных службы безопасности лица, которых он сохранил в "текущей памяти" программы своего поиска. Ответ пришел мгновенно. Пожилая работница, жившая в Вэнерсборге, коммунистка с 1946 года. Дочь владелицы магазина швейных принадлежностей сожительствовала со студентом двадцати семи лет по имени Нильс Ивар Густав Сунд, который семь лет назад был членом пропалестинской группы в Швеции. За два года до этого он был членом редакции газеты "Палестинский фронт". Трижды посещал Ближний Восток и каждый раз, кроме последнего, "многие другие страны". В последний, два года назад, речь шла лишь о Ливии. А дальше компьютер отсылал к отчетам о Сунде, которые явно находились уже в архивах.
Разглядывая тексты из мерцающих зеленых букв, Карл думал: если и есть какая-то связь между Фолькессоном и дочерью владелицы магазина швейных принадлежностей, то она должна была бы привести его к этому пропалестинскому активисту. Но почему же в базе нет данных о самой дочери? Молодые люди такого сорта неохотно ведут совместное хозяйство, если интересы их не совпадают; если двое двадцатилетних живут вместе, то невероятно, чтобы один из них был, например, клартеистом, а второй "соссом" (социал-демократом). Почему же ее нет в базе данных службы безопасности? Хотя так называемый "раздел инакомыслящих" не безупречен.
Речь идет о простых людях, простых служащих, и чтобы ввести их в безупречную ЭВМ, необходимо сначала собрать соответствующие сведения. Просто кто-то потерял информацию о дочери. Или все дело в простой формальности. В память ЭВМ парня засунули из-за его зарубежных поездок и из-за того, что он занимал некоторые известные должности, – вот и законное основание для этого. А девушка, вероятно, была просто-напросто рядовым членом организации, не занимала никакой важной должности и не ездила за границу. Возможно, в этом причина ее отсутствия в памяти ЭВМ.
Карл взял из "текущей памяти" дом в Хэгерстене и просмотрел список жильцов. Средний возраст, низкая квартплата – студенты, скорее всего, снято со вторых рук. У него появилась идея, и он прогнал всех квартиросъемщиков через базу данных службы безопасности. Еще двое живущих совместно в этом доме – активисты пропалестинского движения.
Итак, след магазина швейных принадлежностей навел на четырех пропалестинских активистов в Хэгерстене. Да, явная связь с телефонным номером, записанным Фолькессоном.
Карл выписал заказ в архив, чтобы уже на следующее утро получить основной материал обо всех четверых. Затем выключил дисплей, натянул чехол на клавиатуру и вышел на улицу.
Квитанции о штрафе почему-то не было. Шел дождь, и было темно. Он вдруг вспомнил, что целый день ничего не ел, и по дороге домой остановился у киоска, торговавшего гамбургерами.
Вернувшись домой, он битый час лихорадочно прибирал квартиру, сменил постельное белье. Потом сел в кресло, натянул стереонаушники и включил концерт Моцарта.
Настроение было плохое. Он охотился за пропалестинскими активистами, прежними его товарищами, такими же грешниками, как он: он ведь тоже однажды ездил в Бейрут, правда, много лет назад, еще до того, как Бейрут превратился в руины. В те времена он и его товарищи могли свободно ходить из одной конторы в другую и встречаться с различными представителями ООП. Он и сам этим занимался. А кто же он теперь?
Да, все это неприятно, но ему не улизнуть от ответа самому себе. Он был убежден, что между обычной законной солидарностью и терроризмом пролегает целый океан различий, что ни он сам, ни кто-либо из его товарищей по "Кларте" и не додумались бы до соучастия в убийствах шведских полицейских.
Да, положение действительно неприятное. Но это не вопрос морали. Товарищи, которые убили полицейского или помогли это сделать, – никакие ему не товарищи, общего с ними столько же, сколько у лиги "Баадер-Майнхоф" с социалистами. Да и вообще, существуют ли шведские террористы? Сейчас, через столько лет после отката "левой" волны? Или, быть может, именно поэтому? То, что было невозможным в период массовых движений 60 – 70-х годов, сейчас становится реальностью, когда левые силы разрознены, раскололись на маленькие незначительные группки. Хоть вой от отчаяния!