Красный Петух
Шрифт:
Моросил дождь, на улицах в районе Эстермальма было довольно пусто. Он прошел Карлавэген и свернул перед Гревгатан, потом пересек улицу и опять пошел по Гревгатан вниз до Страндвэген. В окнах нужной ему квартиры горел свет, как и однажды, когда там располагался оперативный отдел IB разведслужбы. Сейчас это была квартира Старика, а сам Старик в те времена был шефом этого оперативного отдела. Значит, Старик был дома. Улица совершенно пуста с обеих сторон.
По домофону в подъезде Карл позвонил условными сигналами: три коротких и один длинный. Никто не ответил, но замок открылся.
Старик выглядел свежо, несмотря на разговоры о его
Старик с энтузиазмом принялся расспрашивать Карла о том о сем, вспомнил о Сан-Диего и учебе там – туда как раз собирались отправить двух новых шведов. Потом сам стал рассказывать о всяких сложностях между руководством департамента обороны и правительством. Короче говоря, вопрос о новом типе оперативного работника висел в воздухе, и вполне возможно, что положение "компании" изменится в зависимости от того, какое будет правительство. Но пока политики плюют на нее.
40
Имеется в виду разведка в целом.
– Ну а как у тебя в полиции? – спросил наконец Старик.
Когда Старик сказал "в полиции", он использовал внутренний жаргон разведки. Никогда и ни при каких условиях ничего, кроме "полиции безопасности" (здесь о полиции как таковой никогда не рассуждали и если говорили, то столь же мало, как и о социальной помощи или о губернаторах).
Карл коротко рассказал об общей ситуации, но особо остановился на расследовании, зашедшем в тупик. Но не только в этом была проблема и причина его прихода сюда. Одно дело – тупиковая ситуация, а другое заключалось в том, что мяч так часто перепасовывается, что без конца возникают препятствия. Нет никакой возможности разглядеть все поле, просто ничего не видишь.
– Точно, – сказал Старик и поднялся, чтобы принести новую порцию сидра, но остановился, вопросительно глядя на бутылку виски. Карл кивнул, и Старик исчез в поисках льда.
– Кухню с тех пор обновляли, – возвратившись, сказал он. – Но именно в этом сила и слабость полиции, вот эффект строгого раздела на секции.
– То есть? – спросил Карл.
Старик стал объяснять. В шведской "полиции", то есть в полиции безопасности, все строго разбито на секции, никто не знает, чем занимается коллега в соседней комнате. В чисто профессиональном плане – это преимущество. Если сюда попадал диверсант – ну, например, как Берглинг, арестованный несколько лет назад, – то он мог нанести лишь ограниченный вред, поскольку у него не было возможности знать обо всем.
А недостатки – чисто оперативного свойства, что Карл обрисовал сейчас очень эффектно. Различные группы расследования, работающие одновременно в полиции, возможно, могли бы найти решение намного быстрее. Но об этом решении никто не знал, поскольку оно появилось не раньше, чем были собраны различные кусочки всей картины, а отсюда и такая затянувшаяся неуверенность. А у руководства, то есть у Нэслюнда, общий взгляд, конечно же, есть.
– Вот это-то меня и печалит, – сказал Карл, – потому что я не доверяю ему...
– Э! Он такой же идиот, как и его предшественник, этот влюбленный в Израиль Фронлюнд или как его там, черт возьми, зовут...
– И потому что он довольно откровенно предложил мне убить шведского журналиста во время предстоящего его захвата, – продолжил Карл.
– Кого это? – спросил Старик тихо.
– Эрика Понти из "Дагенс эхо", если ты знаешь, кто это.
– Бог мой! Значит, Понти должен быть убийцей?
– Нэслюнд делает вид, что верит в это, но в наших материалах таких доказательств нет.
– А как выглядит ваш материал? Не бойся потерять время, расскажи самое важное, ибо мы рискуем не только тобой как оперативником, но и гораздо большим. Ну?
Карл подробно рассказал о пребывании Эрика Понти в Осло и о единственном телефонном разговоре, связывающем Понти с остальными схваченными, о расплывчатом материале, хранящемся в архиве "фирмы", на Понти.
Сидя в полумраке под картиной, на которой был изображен большой французский петух. Старик походил на филина. Его брови как-то по-птичьи устремились вперед, словно Старик зачесывал их таким образом либо специально ухаживал за ними. Наконец Карл закончил, но Старик продолжал молча сидеть и смотреть в свой стакан.
– Нэслюнд – идиот, – сказал он наконец. – Этот дурак не понимает последствий такой операции. Это будет самым большим скандалом и для нас, и для полиции. Твоя фотография и имя попадут во все газеты. Дело будет разбираться во всех инстанциях: инспектором и канцлером юстиции, дисциплинарным бюро полиции, провинциальными судами, судом всего королевства, высшим конституционным комитетом риксдага. Европейском судом и самим чертом. Какой идиот!
Карл впервые видел Старика возмущенным. Тот налил себе еще виски, не предложив гостю.
– И если не считать, что эта операция – просто идиотизм, то Понти, конечно же, не имеет к этому делу никакого отношения. Не так ли? – спросил Старик, словно проверяя себя. Но, не дождавшись ответа, продолжил: – К тому же наши планы о новых оперативных работниках на "фирме" полетят к черту: ведь всплывет вся твоя подноготная, и все мы останемся с носом. Так, на чем мы остановились? Ах да... и, кроме того, Понти не имеет никакого отношения к этому, да?
– Конечно же, нет, – ответил Карл. – Я не верю, что Нэслюнд знает больше, чем мы, о том, кто мог застрелить полицейского. Но я думаю, что Нэслюнд надеется одним ударом убить двух зайцев. Он хочет, чтобы внешне все выглядело так, будто убийца выслежен и убит, и еще он хочет подобрать "старого гуся".
– Знаешь, я тоже так подумал, – протянул Старик. – Но noch ist Polen nicht verloren [41] . А мы его остановим!
– То есть как?
– Слабость конструкции Нэслюнда в том, что Понти, вероятнее всего, не имеет отношения к этому делу. А сила его позиции в том, что в материале расследования существуют странности именно с Понти, и прежде всего его норвежская поездка, не правда ли?
– Да, насколько я понимаю.
– Ну тогда мы узнаем, зачем Понти был в Осло, и этот след для вас в полиции исчезнет.
41
Здесь: не все еще потеряно (нем.).