Красный Петух
Шрифт:
– Когда ты говоришь "должна быть перманентная стратегическая цель", что это значит конкретно? – спросил он и, протянув ей крем, лег на живот, повернув голову в сторону замка крестоносцев.
– Например, арабское посольство, – сказала она и выдавила холодную струю крема на его спину. – Это могло выглядеть вполне арабской работой, вероятнее всего, палестинской, такой метод был обычным в предшествующие годы. Итак, та или иная фракция бьет, например, по посольству Ливана. Между прочим, цель эта легкая. Один охранник за пределами посольства, молодые студенты университета без какого-либо военного или политического образования – "представители народа", ты же знаешь. Затем где-нибудь
– Значит, цель должна быть арабской?
– Да.
– Почему? Почему бы, например, этим палестинским террористам не ударить по США, тоже было бы логично?
– Да, но если бы это вышло наружу – такое бывало, по крайней мере внутри семьи разведорганизаций, а значит, дошло бы и до американцев и стало бы известно "Вашингтон пост" или "Ньюсуик", – разразился бы жуткий скандал, который ударил бы и по военным властям Израиля.
– А можно предположить шведскую цель?
– Да, если она имеет явную связь с палестинским терроризмом, но в таком случае не настолько шикарную, как данное убийство, Арон не задумал бы такого.
– Убить шведского офицера безопасности – цель вполне шведская и достаточно интересная. Кроме того, так и случилось.
– Это не входило в планы, я этого не могу себе представить.
– Почему не можешь?
– Потому что, так или иначе, моя ошибка, что Аксель Фолькессон умер.
Она зажгла новую сигарету. Карл не мог понять, как она могла лежать и курить в эту изнуряющую жару.
Они лежали перед замком крестоносцев, и струйка дыма от ее сигареты без всяких препятствий поднималась прямо вверх и лишь потом расщеплялась незаметным бризом. Карл обливался потом и не только от жары, но и от нервного возбуждения.
Шуламит рассказывала спокойно и методично, как, по ее мнению, все складывалось. Она предупредила Акселя Фолькессона об Ароне Замире и о некоем "плане Далет", содержания которого не знала. Они обсуждали вопрос у нее дома, да, они встречались охотнее там, чем просто в городе, где их могли увидеть, – в их обязанности входило встречаться время от времени. Они рассуждали так же, как сейчас она и Карл, и она намекнула ему, как встретиться с Ароном Замиром и под каким именем он обычно ездит (бизнесмен с австрийским паспортом на имя Абрахама Мендельсона). Идея заключалась в том, что Фолькессон просто поговорит с ним и скажет все как есть: шведский офицер службы безопасности знает о предстоящей операции, но не желает больше знать об этих глупостях. Так что лучше уж упаковать вещички и незаметно уехать домой, на этом можно было бы и расстаться друзьями.
– Нет, – возразил Карл, – что-то не сходится. Как, черт возьми, он мог прознать об этом, да и если бы наша организация согласилась на такую встречу и он рассказал бы об этомтвоему дядюшке, то вряд ли тот стал бы убивать его.
– Это-то и печально. Я взяла с него слово, что он скажет: он один знает обо всем и гарантирует, что ничего и никому не станет известно. Понимаешь, что это означало?
– Думаю, да, – сказал Карл, начиная понимать.
Он попытался представить себе такую картину. Интендант полиции Аксель Фолькессон условливается о встрече и говорит, что это очень важно, возможно, прямо называет "план Далет", потом встречает шефа израильской операции. Они немного болтают о том о сем, а машина идет в сторону Юргордена. Возможно, Фолькессон направил туда машину случайно, но возможно, что израильтянин просил его ехать куда-нибудь, где они могли бы поговорить спокойно и где никто не видел бы их. В Юргордене Фолькессон останавливает машину и начинает рассуждать. Он говорит, что знает о готовящейся операции. Он говорит, что здесь, в Швеции, никто не желает о ней знать, но что, если группа тайно вернется туда, откуда приехала, ничего не будет.
Израильтянин должен был бы выжать из Фолькессона следующие сведения:
1) откуда, черт возьми, Фолькессон знает об этом?
2) какие у Израиля гарантии, что не будет никакого шума?
3) сколько человек в шведской полиции знают об этом и действует ли Фолькессон самостоятельно или по приказу Нэслюнда?
Фолькессон делает следующую роковую ошибку. Сначала он, понятно, говорит, что не хочет лишиться доверия своего "источника", но что "источник", естественно, израильский, как же иначе он мог быть уверен в нем?
Затем он дает слово чести или что-то в этом роде: мол, ничего "не просочится", – а затем, чтобы действительно убедить в этом, добавляет, что он один во всем отделе безопасности знает все и что никто не имеет об этом ни малейшего представления.
Он – швед. Кроме того, шведский полицейский, к тому же начальник. Он и представить себе не может, на какой риск идет, сообщая израильскому "патрулю смерти", что он один-единственный, знающий об их планах. Вот почему он и умирает.
Карл машинально кивнул.
– Значит, Фолькессон рассказал, что был единственным во всем нашем отделе, кто знал об этом деле?
– Да, так, должно быть, и было, – согласилась она и, глядя куда-то в сторону, быстро начертила указательным пальцем на песке несколько кругов.
– Воинственный же у тебя дядя!
– Я не верю, что это сделал он сам.
– Почему не веришь?
– Он генерал, израильский генерал. Думаю, что это дело рук шефа самой операции. Во всяком случае, кого-то, кто имеет право принимать решение и самостоятельно проводить его.
– Кто этот шеф операции?
– Его зовут Элазар, но это не настоящее имя. Он очень известный человек в Израиле, по крайней мере в наших кругах. Один из лучших у нас.
– Один из лучших убийц, из тех, кто стреляет невооруженным шведам прямо в глаз?
– В том числе. Но и во многом другом.
– Ты знаешь еще что-нибудь о нем: звание, внешний вид, возраст и так далее?
– Ему около сорока, он необычайно высокий для израильтянина, крепко сложенный, похож на араба – усы и все остальное, но все же ашкенази. Вероятно, он подполковник или что-то в этом роде. Я встречалась с ним, но это было давно.
– Ты не знаешь других его имен, под которыми он разъезжает?
– Нет.
– Все же я не понимаю двух вещей.
– Ну говори.
– Во-первых, я не понимаю, почему тебя не отдали под военный трибунал, если у вас есть такой. Во-вторых, я не понимаю, зачем ты предпринимаешь такие рискованные шаги.
– Это легко объяснить. Но, может, сначала выкупаемся?
– Лучше не надо.
Она пыталась выиграть время, села, подтянула колени под подбородок, а потом, глядя на воду, стала рассказывать – и оба они больше не озирались по сторонам. Она вновь попыталась объяснить ему политическую структуру Израиля. Ее семья принадлежала к прослойке, которую называют высшим классом. Уже по этой причине невозможно предпринимать официальные репрессии против нее, ибо стало бы известно, что она предупредила шведского полицейского и тем самым превысила свои полномочия. Шведское управление полиции делало ведь даже официальный запрос в связи с оставленными Фолькессоном записями в дневнике.