Красный вереск
Шрифт:
Корчма у перевала стояла всегда, сколько помнили себя жители этих мест. И сейчас в ней хватало посетителей — чета Гоймира обнаружила у коновязи не меньше полусотни засёдланных лошадей, которым лишь вынули изо ртов мундштуки — чтоб те могли поесть и попить. Расположившись на склоне холма, среди заснеженных деревьев, горцы наблюдали за корчмой, пытаясь понять, кто там обосновался. Вообще-то оборона проходила западнее, но мало ли…
— Хангары? — озабоченно шепнул Олег. Йерикка, не отрывавшийся от бинокля, уверенно возразил:
— Нет.
На всякий случай страхуя друг друга, горцы начали перебираться к корчме, из которой слышался шум, пение и выкрики. Входить сразу никто не стал. Война научила не доверять даже очевидным вещам. Распластавшись по стенам, взяв на прицел двери, ребята осторожно заглядывали в окна…
Им открылась удивительная и отрадная одновременно картина. За столами в большом зале, не снимая оружия, ели и пили самогон не меньше полусотни разно одетых и вооружённых людей, среди которых оказалось и несколько знакомых лиц — жителей соседних с Рысьим Логовом лесных весей, которые остались прикрывать Сохатый Перевал. Среди общей массы выделялся молодой священник в рясе, из-под которой виднелись сапоги со шпорами, а поверх неё висели наперсный крест, маузер в деревянной кобуре и ППС. Подперев голову рукой, он, пожалуй, внимательней всех слушал высокого парнишку в кожаной куртке, с наганом на поясе — с круглой… гитарой (Олег так и не узнал, как называется этот инструмент) наперевес он ходил между столов и, подмигивая людям так задорно, что они непременно улыбались в ответ, распевал дурашливо:
— Где я только не был, Чего я не отведал — Берёзовую кашу. Крапиву-лебеду… Только вот на небе я Ни разу не обедал…— он поник головой, удручённо вздохнул, а потом вскинулся и, подмигнув священнику, елейно закончил:
— Господи, прости меня — Я с этим обожду!Лесовики захохотали, глуша ещё певшего мальчишку. Священник ловким движением прихватил светлую прядь и, пригнув парня к себе, щёлкнул в лоб:
— Хорошо поёшь, стервец!
— Благословил, батюшка, — улыбаясь, певец потёр краснеющий лоб. Хохот усилился.
— Наши, — кивнул Йерикка. — Вот и Колька Белев… Пошли, только спокойно, без эффектов, а то ещё стрельба начнётся…
…Горцы вошли внутрь одновременно с тем, как со второго этажа в сопровождении хозяина появился хорошо им знакомый человек.
— Степаньшин! — закричал Гоймир. — От то! Откуда ты?!
Оборвав разговор на полуслове, Степаньшин несколько секунд недоумённо смотрел на худощавого парня с обветренным лицом и длинными волосами, потом грянул:
— Гоймир?! Во! Чтоб вас всех, да про вас же говорили,
— И ты на веру взял?!
Возникла неконкретная суматоха. Горцы начали дружно рассаживаться за столы, переговариваясь с лесовиками и оказавшимися тут же несколькими мужчинами и мальчишками из других племён. Кто-то, увидев ребят Орлика, спросил, где он сам.
— Убили позавчера, — мрачнея, ответил Борислав, шваркнув на стол лёгкий шлем.
— Ясно-о… — протянул кто-то.
— А Гостимир-то где, Гостимир?! — весело крикнул Колька, настраивавший свой инструмент. Они с Гостимиром были соперниками — ну, и друзьями тоже. Что-то я его не вижу?!
— Гостимир? — Гоймир взглянул на Олега. Тот налил себе пива и спокойно сказал:
— Убит. Почти две недели назад, на побережье.
Колька разом помрачнел и отвернулся к стене. А Степаньшин широким жестом указал на священника:
— Не представил… Отец Елпидифор. Человек в душе мирской.
— Ну уж… — покачал головой священник и дружелюбно обратился ко вновь прибывшим: — Я так разумею, вы нехристи?
— Да вроде как, — не стал спорить Гоймир, а Йерикка с усмешкой добавил:
— Лучше уж быть нехристем, чем носить такое имя, как Ел-пи-ди-фор. На трезвую голову и не выговоришь.
— Ну так выпей, и как по маслу покатится, — священник плеснул в кружку самогона, Йерикка поднял руки:
— Сдаюсь.
— Если ты так и дальше будешь проповедовать, батюшка, — сказал Степаньшин, — то, глядишь, они к концу боёв в христианскую веру добром перейдут.
— Ты сам-то как тут стал? — Гоймир придвинул к себе кружку с самогоном для компании, но пить не стал. Степаньшин вздохнул:
— Как заворотили мы от Сохатого врага, так я своих бросил…
— Бросил?! — Йерикка поперхнулся куском зразы.
— А как же, — спокойно подтвердил Степаньшин, наливая самогон в позеленевшую медную стопку с надписью глаголицей:
КТО ИЗ МЕНЯ ПЬЁТ, НА ТОМ БОГ ПОЧИЕТ
— И рванул по весям — ещё людей собирать. Вот — собрал и иду с ними до места.
— Фух, — шумно выдохнул Йерикка и вернулся к зразе. А Степаньшин продолжал:
— Святой отец ещё человек двадцать из своей… м-м… паствы собрал, только они уже на позициях, — и хватил водку залпом. Гоймир осмотрел свою чету и решил вслух:
— Ну и мы переночуем — и поедем туда. Чего ждать?
Странно — на перевале никто не удивился появлению подкрепления. Наверное, все до такой степени погрузились в сутолоку боя, что новые лица казались похожими на лица тех, с кем рядом сражались уже долго.
Линии расположенных в скалах укреплений прикрывали двухверстовую полосу — единственный в горах участок, ещё не запертый зимними снегопадами. Большая часть ополчения — до семи тысяч горцев и примерно две тысячи лесовиков — занимала оборону именно тут. Численное превосходство противника сводилось почти на нет узостью прохода, ветры и снегопады мешал вылетам вельботов, но тем яростней были наземные атаки врага, стремившегося перебраться через хребет и закрепиться восточнее, среди более низких гор, чтобы, когда улягутся снегопады, продолжать наступление.