Красный Вервольф 4
Шрифт:
– А Кузьма? – снова спросил я. – Кузьма Михалыч? Лесник?
Партизаны попрятали глаза. Повисло неловкое молчание.
– Не было его у нас, – ответил за всех пожилой дядька с вислыми седыми усами. – Он же к Хотицам свернул, когда мы в стороны разъезжались. Ну так с тех пор мы его и не видели.
– Может еще придет, – сказал самый молодой. Жалобно так сказал. Будто сам не верил в это.
– Может быть, – я уперся взглядом в свою кружку. На поверхности остывшего чая образовалась радужная пленка, как будто бензиновая. «Куда же ты запропал, Михалыч? – подумал я. – В какой-то из деревень схоронился? Или все-таки в плену?
Даже мысленно не решился проговорить самый страшный из вариантов.
– Дядя Саша, ты бы это… – тихонько сказал мне вислоусый, коснувшись моего плеча. – Шел бы к Хайдарову. А то осерчает он, тогда добра не жди.
– Твоя правда, – сказал я и поднялся. Тут же заныли колени, спина и, кажется, даже зубы. Так мне не хотелось сейчас в эти словесные баталии, врать не хотелось. Хайдарова видеть не хотелось. У него, конечно, работа такая – всех подозревать…
Ладно, чего тянуть? Раньше сядешь, как говорится, раньше выйдешь.
Я перешагнул бревно, покинув гостеприимный партизанский кружок, и решительно направился к штабной землянке.
Пригнулся, чтобы войти в низкую дверь. Остановился на пороге, чтобы к полумраку привыкнуть. Присвистнул мысленно. По сравнению с прошлым штабом, этот обставили не в пример уютнее. Деревянные лавки покрыты вязаными половичками. На длинном столе – полосатая льняная скатерть. Самовар. Печка-буржуйка. На бревенчатых стенах развешены рисунки. От примитивных и практически детских, до вполне художественных. На стене сбоку – потемневшее зеркало, а по бокам от него занавесочки белые в красный горох. Прямо-таки, дизайнерский ход. Чтобы землянка настоящим домом смотрелась. С настоящим окном.
Хайдаров сидел за столом сбоку. Не во главе, как бы подчеркивая, что главный в отряде все-таки Слободский. А он – всего лишь скромненько с бочка пристроился.
Это плюс. Значит угрожать арестами и расстрелами прямо сейчас не собирается. Типа, поговорить хочет. Бдительность проявляет, как ему должностной инструкцией и предписывается.
– Вы присаживайтесь, Александр Николаевич, в ногах правды-то нет, – лягушачий рот Хайдарова изобразил даже какое-то подобие улыбки. От этого, правда, его лицо симпатичнее не стало. Бл*ха, какой день испортил, хорек вонючий… Сразу после этой мысли я сам себя осадил. «А ну уймись, дядя Саша! – выдал себе воображаемого леща и сел на лавку напротив особиста. Положил руки на стол и тоже растянул губы в улыбке. Мы с Хайдаровым все-таки на одной стороне фронта, собачиться нам точно не стоит».
– Историю одну хочу тебе рассказать, Саша, – тон Хайдарова сменился с подчеркнуто-вежливого на фамильярный. – Был у меня знакомец один, рыбалку очень любил. Говорил, что может даже в луже окуней наловить, была бы только снасть хорошая. И ведь так и было. Приходит на речку, где другие мужики уже много часов никого, крупнее пескаря, не доставали, снасти свои достанет, на червя поплюет, и как начнет таскать одну за другой. Так и было – идут все с реки с пустыми руками, а у него – два ведра добычи. Иногда он сжаливался и отсыпал нам от щедрот рыбешек, чтобы не позорились. Но секрет никому не раскрывал, хоть мы и пытались его вызнать всеми правдами-неправдами.
Хайдаров замолчал, глядя на меня. Я тоже молчал, ожидая продолжения. Оторопел даже маленько, не понял, к чему он ведет.
– А в тридцать седьмом его расстреляли, – Хайдаров подался вперед и вцепился в меня взглядом, как когтями.
– За то, что рыбацкий секрет не выдал? – спросил я.
– За то, что предателем родины оказался, – отчеканил Хайдаров. – И врагом народа.
– Очень поучительная история, – я покивал, но ничего больше говорить не стал.
– Это я к тому, Александр Николаевич, что вы, может, и проявили какие-то положительные качества, – Хайдаров помялся. – И даже где-то героизм. Но это не значит, что вам теперь все позволено, ясно вам?
– Даже в мыслях не было, Мурат Радикович, – я простодушно развел руками. – Ни в коей мере не собираюсь подрывать ваш авторитет или что-то подобное. Я ведь у вас временно, пока новый приказ не придет…
– Новый приказ? – Хайдаров приподнял иронично бровь, но развивать тему не стал. – Вы лучше мне вот что скажите, раз уж у нас с вами такой доверительный разговор пошел…
Он раскрыл картонную папку, которая лежала перед ним на столе. Но сказать ничего не успел, потому что дверь распахнулась, и в землянку стремительным шагом ворвался здоровый тип, поскрипывая кожаным плащом, из-под которого выразительно выглядывали бордовые петлицы. На лице Хайдарова при его появлении появилось совершенно несвойственное ему желание немедленно забраться куда-нибудь под стол. А я с любопытством разглядывал новоприбывшего. Лет тридцать пять, темноволосый, до синевы выбритые щеки, в глазах за круглыми очками – смешливые искорки. Если бы не форма НКВД, то мужик был бы похож на учителя старших классов, из тех, по которым вздыхают все школьницы.
– Здоров, Хайдарыч! – новоприбывший фамильярно похлопал особиста по плечу. – Там Хавронья тебе хочет парочку шпионов выдать, сходил бы проверил сигнал, пока она в настроении.
На особиста было жалко смотреть. Он побелел, скрипнул зубами, на скулах вздулись желваки. Кажется, что он прямо сейчас взорвется. Выхватит из-под стола ствол и выпустит в охреневшего НКВД-шника всю обойму. И потом еще спляшет качучу на останках. Но ничего этого, конечно же, не произошло.
– Непременно проверю, Юрий Иванович, – отчеканил он. Встал, выпрямился и так, и зашагал к выходу из землянки. Словно доской прибитый.
А очкастый Юрий Иванович повернулся ко мне.
– А ты, стало быть, и есть знаменитый красный вервольф?
Глава 4
Почему-то я сразу понял, что очки ему не нужны. Простые стекла, это точно. Как и в тех моих, которые я с такой радостью разломал буквально пару дней назад.
– Такое дело, Александр Николаевич, – НКВД-шник по-хозяйски занял место Слободского. – Один человек в шутку прозвал меня Лавриком. А я в шутку решил примерить очки. И, знаете, это оказалось очень эффектная деталь. На нервных собеседников очень отрезвляюще действует.
Я понимающе покивал. Что же ты за фрукт такой, Юрий Иванович, что особиста нашего как школьника выпнул из штаба, а он даже пискнуть не посмел.
– Хм, надо же, – усмехнулся НКВД-шник. – Не бледнеешь, не дергаешься, руки не дрожат при упоминании Лаврентия Палыча. Значит или ты дурак из дремучей деревни, или непростой дядька, а?
«Бл*ха, даже в голову не пришло, что это проверка! – подумал я. – Получается, что прошел, потому что протормозил». Логично, я ведь из другой эпохи, в двадцать первом веке уже не бледнеют при упоминании Берии.