Красный ветер
Шрифт:
Шарвен стоял в нерешительности, не зная что делать. Он, как и Гильом, был одет в штатское, черный фрак и густо накрахмаленная манишка с галстуком-бантом изрядно его смущали, а де Голль смотрел теперь только на него, смотрел выжидающе, точно хотел спросить: «А вы?».
— Летчик лейтенант Шарвен, — негромко сказал Арно и, сам не зная зачем, добавил: — Истребительная авиация.
— Очень хорошо…
Что хотел этим сказать подполковник, Шарвен так и не понял, а де Голль, еще раз бросив внимательный взгляд на летчиков, проследовал дальше.
— Де Голль — единственная здесь личность, достойная уважения, — сказал Гильом, провожая его взглядом. — Я говорю обо всей этой своре блистательных солдафонов.
Шарвен засмеялся:
— Генерал де Тенардье не преминул бы тебе заметить: «Не слишком ли мрачно, господин лейтенант?»
— Плевать мне на Тенардье! — бросил Гильом. — Лучше посмотри, кто там стоит у окна!.. Смотри во все глаза, Арно, других шансов так близко увидеть Жанни де Шантом у тебя не будет. Папаша оберегает ее от знакомств так, словно она индийская магарани.
Жанни де Шантом стояла рядом с молодым полковником авиации и без особого оживления о чем-то беседовала с ним. Полковник смеялся, жестикулировал короткими, не по росту, руками, изображая, видимо, перипетии воздушного боя и явно желая развеселить Жанни. Но та со скучающим видом разглядывала проходивших мимо людей, изредка кивая головой в знак того, что она все же слушает своего собеседника. Потом, вдруг увидев Гильома, без всяких церемоний повернулась к полковнику спиной и быстро пошла через зал.
— Рада вас видеть, Гильом! — еще издали воскликнула она. — Вы не против того, чтобы я присоединилась к вам? Этот несносный болтун Бертье ужасно мне надоел. Всякий раз, встречаясь со мной, он рассказывает о своих необыкновенных подвигах на Ближнем Востоке и где-то в Африке. То он на своем истребителе поджигает дома мятежников, то с воздуха расстреливает каких-то вооруженных до зубов дикарей, то штурмует колонны повстанцев. Скажите, Гильом, действительно надо быть храбрым и искусным летчиком, чтобы с воздуха поджечь хижину? Это очень сложно?
— Конечно, мадемуазель! — ответил Гильом. — Ведь самолет летит со скоростью нескольких сот километров в час, а хижина стоит на месте. Здесь нужен опыт.
— Только опыт? А что еще?
— Ну и ненависть к тем, кто живет в этих хижинах. Не сомневаюсь, что у такого летчика, как полковник Бертье, есть то и другое… Познакомьтесь с моим приятелем, Жанни. Арно Шарвен. Тоже летчик, хотя далеко и не такой доблестный, как полковник Бертье. За всю свою жизнь он не поджег ни одной хижины и не убил ни одного дикаря.
— О чем он, наверное, очень сожалеет?. — протягивая Шарвену руку и глядя ему прямо в глаза, спросила девушка.
— Наполовину, — без улыбки ответил Шарвен. — Хижины меня не привлекают… А вот вооруженные до зубов дикари…. — он с вызовом посмотрел в сторону Бертье.
— Вы опасный человек, мсье Шарвен! И не совсем осторожны… Хотите потанцевать?
У Жанни были пышные светлые волосы, от которых исходил тонкий запах дорогих духов, в больших серых глазах, когда она поднимала их на Шарвена, он видел и любопытство, и легкое, почти неуловимое волнение.
«Что ее волнует? — думал Шарвен. — Общее внимание, которого она не может не видеть? Восхищение ее красотой?»
И вдруг она спросила:
— Я вам нравлюсь, мсье Шарвен?
Как ни странно, но он не почувствовал в ее вопросе и тени кокетства — она задала его непроизвольно и совершенно серьезно ждала ответа. А Шарвен молчал. Молчал до неприличия долго, и девушка уже подумала, что он не расслышал ее вопроса, но Шарвен ответил:
— Не знаю.
Ему показалось, что она чуть-чуть от него отстранилась, словно откровенным, признанием он оттолкнул ее от себя. Оттолкнул и обидел. Он сказал:
— Не сердитесь на меня, мадемуазель де Шантом.
— Меня зовут Жанни.
— Жанни… Кажется, полковник Бертье подает вам какие-то знаки. Если хотите, я провожу вас к нему.
— Нет. Полковник Бертье меня не интересует, — она снова посмотрела на него изучающим взглядом. — Вы побаиваетесь полковника Бертье? Как старший офицер он может причинить вам неприятности?
— Вы невысокого мнения о летчиках Жанни. Наверное, вы судите о нас по вашему другу Бертье?
— Возможно. И всегда радуюсь, когда ошибаюсь… Вы не устали, мсье Шарвен?
— Меня зовут Арно.
— Арно… Покружимся еще?
— Да.
Ее отец, один из директоров концерна, объединяющего заводы авиационного моторостроения, слыл в своем кругу умеренным либералом. Будучи еще совсем молодым человеком, он в разгар острой политической борьбы вокруг дела Дрейфуса примкнул к тем, кто выступал против шовинистического и националистического угара, и даже участвовал в манифестации, организованной левыми силами Франции, требовавшими прекратить гнусный спектакль.
По тем временам для людей, занимающих высокое положение в обществе (а молодой Вивьен де Шантом был единственным наследником крупного предпринимателя и политического деятеля), такой шаг был более чем опрометчивым. И вскоре ему пришлось убедиться в этом. Отец недвусмысленно заявил Вивьену, что у него нет никакого желания оставлять наследство сыну, который сам не знает, чего хочет от жизни. И если он в кратчайший же срок не докажет, что все случившееся считает грубейшей ошибкой, — так оно и будет. Пусть тогда бывший его сын убирается «к той голытьбе, для которой честь Франции не стоит выеденного яйца».