Красный ветер
Шрифт:
— Святая мадонна! — горячо воскликнула Эстрелья. — Произошла действительно страшная ошибка… Знаешь, что мы сейчас сделаем, Денисио? Мы пойдем в штаб Фелипе Сандино, и ты обо всем там расскажешь. Тебе не могут не поверить.
— Ты думаешь? — улыбнулся Денисио. — Арно Шарвену и Гильому Боньяру ведь не поверили…
— Ты коммунист! Ты — русский! Тебе не могут не поверить?
Арно Шарвен спросил у Гильома:
— Ты что-нибудь слышал, Гильом?
— Он кричал, — ответил Боньяр. — Он кричал: «Арно Шарвен! Гильом Боньяр!»
— Может быть, у нас с тобой общая галлюцинация?
— Черт подери! — воскликнул Гильом. — В этой стране, все может быть! Особенно у таких смертников, как мы с тобой….
Их опять поместили всех троих в маленькой каморке какого-то огромного здания — не то бывшего отеля, не то учреждения, — где стоял такой же содом, как и в том помещении, откуда их сюда перевели. Беспрестанно хлопали соседние двери, по коридорам топали сотни ног, люди кричали и галдели так, словно рядом была парижская ярмарка.
В каморке не было ни кроватей, ни даже топчанов с матрацами. Крохотный столик, одна табуретка — и больше ничего… Арно Шарвен ходил из угла в угол каморки — два с половиной шага в один конец, два с половиной в другой — и все думал, думал. Где он мог видеть этого испанского летчика? И видел ли он его когда-нибудь вообще? И откуда испанский летчик знает его, Шарвена, и Гильома Боньяра? Может быть, этот летчик бывал во Франции? Но когда и где они могли встречаться?
— Свихнуться можно! — забывшись, вслух проговорил Шарвен.
Гильом немедленно подхватил:
— Свихнуться можно в том случае, если наступит упадок духа. А ты бери пример с нашего верного друга мсье Бертье: смотри, сколько железной воли и мужественного хладнокровия в его глазах. Вот образец арийской стойкости во французском сверхчеловеке! Да здравствует полковник Бертье!
…Примерно через полтора-два часа они услышали, как кто-то подошел к двери их каморки и вставил ключ в замочную скважину. Гильом сказал:
— Кажется, наш черед настал. Что нас может утешить, господин полковник, так это сознание, что умрем мы легко и просто. Вы не слышали о таком гуманном орудии умерщвления, как испанская гаррота? О, это великолепно! Железный обруч — ошейник, его постепенно сжимают на вашей шее, и вы тихо, спокойно отдаете богу душу… Помолимся?
В каморку вошел капрал — маленький толстенький человечек с добродушным лицом и с такой же добродушной улыбкой на губах. Оглядев троих французов, он спросил:
— Шарвен — кто? Боньяр — кто?
И головой показал: «За мной!»
Он привел их в насквозь прокуренную просторную комнату, и в первое мгновение они ничего не могли разглядеть из-за сигаретного дыма, клубами висевшего от потолка до пола. Они остановились у двери, и когда их глаза попривыкли к этому дымного сумраку, Шарвен и Боньяр увидели за столом двух человек: черного, как грач, капитана с морщинистым лицом и того самого испанского летчика, который окликнул их у штаба. Летчик сидел чуть в стороне и внимательно, не скрывая своего волнения, смотрел на них так, словно старался проникнуть в их мысли. Шарвен и Боньяр в свою очередь не спускали глаз с лейтенанта, а капитан постукивал пальцами по столу и чему-то улыбался. Потом он обратился к летчику:
— Можете задавать вопросы. Прошу по-французски, я говорю на их языке.
Летчик встал и подошел к Шарвену.
— Вы знакомы с Пьером Лонгвилем? — спросил он. — Вы знаете мадам Лонгвиль?
— Он был моим другом. — Шарвен попытался было сдержать волнение, но ничего из этого не вышло.
— Я — сын Валерия Андреевича Денисова, который тоже был другом Пьера Лонгвиля.
— Сын Валери Денисова? Вы — русский летчик?
— Я летчик военно-воздушных сил республиканской Испании. Окажите, Шарвен, полковник Бертье, который…
— Типичный фашист! — воскликнул Боньяр. — Они там, во Франции, создали шайку бандитов и собираются вербовать для Франко французских летчиков.
Денисио засмеялся:
— Вы первые завербованные?
Теперь засмеялся и Арно Шарвен. Тревога, которую он испытывал на протяжении нескольких дней, ушла, и он вдруг почувствовал глубокую благодарность своей судьбе, случайно столкнувшей его с этим русским летчиком. Он ему был несказанно благодарен, и Шарвену хотелось эту благодарность выразить теперь же, в эту же минуту, но он не знал, как это сделать. А Гильом Боньяр, подойдя к Денисио, уже протягивал ему руку и говорил:
— Спасибо, друг! Если нам когда-нибудь доведется вместе драться с фашистами — на Гильома Боньяра можешь положиться…
Глава восьмая
В конце октября полк Риоса Амайи был переброшен на один из мадридских аэродромов. В интернациональную эскадрилью, командиром которой назначили опытного мексиканского летчика-истребителя Хуана Морадо, были включены и французы Арно Шарвен и Гильом Боньяр; в их распоряжение предоставили ими же пригнанные истребители — «девуатины».
Павлито и Гильом Боньяр сразу же нашли общий язык, ж казалось, дружба их тянется уже годами. В столовой, на летном поле, в зале, где беспрестанно «крутили» фильм о Чапаеве, их всегда можно было увидеть вместе. Оба немного взбалмошные, взрывные, непосредственные, оба хорошие летчики, Павлито и Гильом как бы олицетворяли собой тот дух интернациональной дружбы, который царил не только в их эскадрилье, но и в полку, да и вообще на всех фронтах республиканской Испании, где рядом с испанцами — русские и французы, чехи и немцы-антифашисты, мексиканцы и поляки… Вот они сидят за одним столом, Павлито и Боньяр, тянут красное кисловатое вино, морщатся, и Павлито говорит:
— Вино не есть муй бьен! Муй бьен есть водка!
Они могут говорить по-французски — Павлито ведь хорошо знает этот, язык, но оба мешают русские, французские, испанские слова: Гильом хочет научиться русскому и испанскому, Павлито пообещал, что через три-четыре месяца будет свободно изъясняться на испанском.
О! — восклицает Гильом. — Водка! Коньяк! Да, да! Са депан [14] .
Пьют, морщатся и смеются. Потом Павлито спрашивает:
— Ты давно летаешь на «девуатине»?
14
Смотря по обстоятельствам (франц.).