Красный властелин
Шрифт:
– Эй, там, вылезайте! – Медведик пошевелил ногой ближайшую мусорную корзину и отшатнулся, когда из-за неё с визгом выскочили два чумазых существа. – Густав, лови их!
Старший охранник сообразил даже раньше, чем услышал крик, – подхватил на руки и прижал к груди… мальчишек? Может, и девчонок, под слоем грязи сразу не разобрать.
– Дяденька,
– Пацан, значит, – кивнул профессор. – Лидка тебе сестра?
– Не виновата она, – повторил мальчишка, размазывая слёзы кулаком, в котором крепко зажата отбивная со следами чьих-то зубов. – Отпустите её.
Только сейчас Баргузин разглядел разницу – у девчушки и волосы подлиннее, и помельче она, и потрёпанная ленточка в неумело заплетённой косичке имеется. Лет шесть, не больше. Двумя руками держит крупное, подгнившее с одного бока яблоко. И тот же ужас в точно таких же синих глазах.
Еремей вздрогнул под этим взглядом, и висящий в воздухе лакей безвольно свесил голову, высунув посиневший язык.
– Твою мать, Ерёма… при детях… – прошипел Медведик, забирая у Густава девочку. – Вы что здесь вообще делали?
– Возьми, – яблоко, такое огромное на маленькой ладони, повернулось целым боком к Вольдемару. – Не бей нас, дяденька. И хлеб забери. Мы больше не будем.
Кусок булки, перемазанный соусом. Мелкая дрожь руки, протягивающей драгоценность огромному сердитому дядьке в блистающей золотом одежде. Пусть возьмёт… Ведь мама когда-то говорила, что воровать нехорошо. Они с Севкой больше не будут! Возьми хлеб, дяденька…
– Отпустите её, – мальчишка попытался вырваться.
– Отдай им мясо, Севка, – строго произнесла сестра. – Нам папка другое купит. Потом.
Севка ещё раз дёрнулся и затих, чуть слышно прошептав:
– Папка купит… потом…
– Где ваш отец? – голос Вольдемара дрогнул.
– Он сотник пограничной стражи в Городнее. И мамка там.
– А вы?
– А мы к бабушке приехали, – пояснил мальчишка. – Только её ещё зимой драконы сожгли. Отпустите нас, дяденьки.
– Где живёте?
– Везде.
– Это как?
– Дом-то у бабушки тоже сгорел, – ответила Лидка сердитому, но такому бестолковому дядьке. – Папка придёт с войны и новый построит.
– Построит, – машинально повторил Вольдемар. – Обязательно построит.
Когда-нибудь дети вырастут и узнают, что из каждой тысячи пограничников, принявших первый пиктийский удар, выжил только один. Узнают… но пока пусть верят в будущее. В то будущее, где нет войны, где отец и мать, где новый дом…
– Ты нас отпустишь, да? – Лидка попыталась затолкать кусок булки Медведику за пазуху. – А Владке мы щавеля принесём, он вкусный. Правда-правда! Только за ним ходить далеко. Возьми хлебушек, дяденька, нас Владка ждёт.
Голос в голове прозвучал поздно вечером и начал сразу с вопроса:
– Сколько их там было?
– Штук сорок, а что?
– В штуках считаешь?
– Были бы люди, сказал бы – человек сорок.
– Там даже фундамент оплавился.
– Я знаю.
Голос сделал паузу – видимо, неведомый собеседник задумался, а потом продолжил:
– Не надоело убивать?
– Этих? Этих не надоело.
– Пора взрослеть.
– Да пошёл ты…
– Я пойду. И ты пойдёшь. Ко мне.
– Раздача слонов?
– Человека из тебя делать будем, идиот!
– А сейчас?
– Пока частично. Пока вижу слегка поумневшего Эрлиха Белоглазого. Заготовку человека.
– Не говори так красиво, Владыка!
– Не хами самому себе. Завтра.
– Да, я обещал.
– Жду.
– И что будем делать?
– Разгребать завалы и чистить авгиевы конюшни.
– Всё так плохо?
– Увидишь сам. Утром увидишь.