Красота
Шрифт:
Непримиримые конкуренты в торговле и мореходстве, Генуя, Венеция и Пиза в этот, и только в этот, единственный раз в истории нашли общую цель: они объединились, чтобы уничтожить город, который сделал их торговые республики богатыми, но умел их одергивать и ставить на место. Когда люди создают богатство путем мошенничества, а не с помощью знаний, путем хитрости, а не трудом, их благосостояние будет всегда ненадежным, особенно, если есть тот, кто может припомнить о мошенничестве и даже попенять, а то и наказать.
И генуэзцев, и венецианцев с пизанцами, золото манило, но они, много лет живя среди греков, научились ценить не только грубое золото, но и то, что можно на него купить— блестящие творения великих мастеров прошлого. И сейчас, оставляя примитивное золото голодным и диким западным воинам, они искали, находили и забирали себе картины
Рождался новый мир, и вся божественная святость, которую на протяжении веков тщательно собирал великий город готовилась стать товаром, готовилась покинуть Восток и освятить храмы западных городов: частицы чудотворных мощей, топор, которым Ной вытесал ковчег, частицы Животворящего Креста, привезенные из Палестины, найденные рукой матери Константина – святой Еленой, наконечник копья, которым пронзили бедро Христа, гвозди, которые прошли сквозь руки и стопы Мессии; таинственная плащаница с его ликом, полотно, которое покрывало плечи мальчика Иисуса, терновый венец с острыми шипами, хрустальный флакон с Христовой кровью, рубище Иисуса, в котором он шел на Голгофу, голова и рука Иоанна Крестителя.
Священные доказательства веры вывозились бережно и с уважением, на заре третьего дня в городе не осталось ни одного священного предмета. Предметы эти не были просто драгоценностями. Они являлись знаками присутствия Бога. Их наличие подтверждало существование Бога и тем самым утверждало страх пред наказанием Божьим, что гарантировало их новым владельцам покорность и преданность человеческих душ.
Кости святых были увезены на Запад, чтобы привлечь паломников и их пожертвования. Привлечь паству: дикую и суеверную. Именно на этих святых реликвиях, украденных у ромеев, воздвигнут башни и монастыри, заложат новые города и государства. Когда чудотворные частицы мощей дойдут до новых, предназначенных им мест, по своей ценности они будут равны целым княжествам и за обладание этими святыми мощами будут вестись новые войны. Воинственные правители Запада, с их языческой верой в магическую силу предметов и сомнительной убежденностью в силе христианской веры и страданий, в поднимут армии, чтобы отнять и присвоить себе останки святых мучеников, полученных ими так же с помощью войны. А с мощами святителей из города уходили вера и надежда, та вера и та надежда на алтарь которых все эти мученики – защитники людей, клали свои жизни, во имя которых принимали муки и терновые венцы. Земные останки апостолов, проповедников мира и человеколюбия, уплыли из города, насильно вырванные из храмов.
Город остался один на один с кровью, блудом и злом. Третий день безграничной свободы заканчивался. Крестоносцы медленно приходили в себя, тряся хмельными головами, тяжелыми от долгой разнузданной свободы, которую они испытали и которая сейчас заканчивалась. Одетые в броню всадники в сопровождении боевых трубачей будили и собирали уставшее, растрепанное, спящее войско, искали солдат на пожарищах и в храмах, в оскверненных постелях богатых домов, в разрушенных трактирах и винных подвалах. Проснувшихся крестоносцев звуками труб и ударами копий и топоров всадники вели с собой, заставляя тормошить и будить остальных товарищей по грабежу и оружию: отупевших, изнуренных, сонных. Угрюмые хмельные воины взваливали на себя мешки и узлы с ограбленными вещами и, покачиваясь, шагали к флагам, под которыми ранее шли в святой поход против Иерусалима и под которые их сейчас пытались собрать снова. И собравшись возле своих флагов они возвращались в нормальную жизнь, ту, которая признает существование порядка и правил, авторитета и власти.
Солдатский грабеж закончился. Все, что могло быть изнасилованным – было изнасиловано; все, что могло быть убито – было убито; все, что могло быть похищено – было похищено и отвезено на конях и плечах тех, кто из имущества до этого имел только свою жизнь. Наступило время делить то, что действительно было ценным. Дележом занимались лучшие из крестоносцев. Кубки и чаши, женщины и вино, иконы и золото – это награбленное добро уже было поделено.
2
В страну великого жупана Вукана, сына Немани, весна пришла поздно. Его владения, которые омывались реками Дриной, Лепеницей, тремя Моравами и Дримом, не отличались мягким климатом и не могли похвастаться долгим плодородным летом. Тем не менее, пора таянья снегов наступила и бурлящие горные ручьи, разбивая ледяные оковы, полноводные и мощные, поспешили в долины. Давно не было такой долгой и студеной зимы, как в этот год. У малодушных и суеверных народов холод вызывает страх: они думают, что это наказание за грехи и людей, и их правителей.
Каждая зима воспринимается как окончательная гибель мира. Горы и утесы скрываются под тяжелыми и неподвижными пластами снега, а земля, сжатая льдом и холодом, умирает. Как умирают и семена, которые прячет она в стылом своем лоне. Скот, который кормят все реже и скуднее, худеет, а, следовательно, и молока не дает. Осенних запасов сена и дорогой соли хватает ненадолго, а к окончанию зимы достать их невозможно ни золотом, ни силой.
Весна – это голод. После суровой и холодной зимы – этот голод особенно остро чувствуется. Народу в стране правителя Вукана голод знаком. Он, тихо и ожидаемо, как нежеланный, но частый и знакомый гость, входил в грязные низкие жилища, слепленные из земли и соломы, в ветхие дома без окон и крепкой крыши, с узкими и низкими дверями, чтобы сохранить тепло. Голод забирал слабых и болезненных, уводил за собой тех, кто не мог выжить без чужой помощи и заботы. Домов, в которых мертвых от болезней или холода, голода или немощности этой весной практически не было. Даже в тех домах, которые считались зажиточными, ели скудно: сберегая муку и вяленое мясо.
Закаленные и приученные к долгой зиме и короткому лету люди в стране великих жупанов научились жить скромно. Они молились Богу, но не ожидали от него многого. Хотя порой и их, часто неграмотных, невежественных, не очень верящих в догматы и тайны христианства, бросало в ересь, которую им не прощали и за которую нередко строго и яростно наказывали.
Мысли о Боге, отличающемся от всего, чему учили великие рассорившиеся между собой церкви, были нежелательны и их тщательно удаляли как удаляют сорняк. Человеческие же действия, которые из-за злобы и насилия нельзя было назвать ни благими, ни божественными, оставались без наказания, без осуждения, защищенные силой и благословением власти. В стране великого жупана Вукана зима была суровой и долгой, а весна приходила нехотя, но люди должны были жить, потому что иначе не умели и не смели – они были собственностью своих хозяев и внимательно выбирали, когда умереть: всегда для работы должно хватать крестьянских рук, а для войн – нужны крестьянские головы в нужном количестве.
У подножия горного хребта, покрытого снегом, густо заросшего ковром соснового леса, лежала небольшая долина. С северной стороны ее окаймляла быстрая мутная речка, которая текла на юг и редко покрывалась льдом, а на западе и востоке ее закрывали массивные скалистые горы. В середине долины был возведен монастырь Святого Николая. К нему вел единственный путь – узкая, утоптанная тропа, местами укрепленная бревнами и посыпанная камнем. Путь шел с юга и перейти воду помогал крепкий, хотя и узкий мост, сделанным из грубо обработанных бревен. Монастырские стены были высоки, надежны, и только одни ворота были открыты и вели к реке и ко входу в долину. С расстояния, если спускаться по горной тропе, сначала можно было увидеть деревянную сторожевую башню, а потом – стену, над которой выступала крыша главной церкви. Толщина стен и солидность деревянных ворот, укрепленных железными заклепками, свидетельствовали о том, что страна, в которой так охраняются церкви, не знает, что такое долгие годы мира, а власть – даже если она есть – не везде может защитить. По воскресеньям с первыми лучами солнца монастырские ворота открывались, призывая верующих на молитву. На праздники люди приходили в монастырь издалека – кто на лошадях, кто пешком, согласно личному обету, положению и богатству.