Краткая история Англии и другие произведения 1914 – 1917
Шрифт:
Тут не получится склоняться то в одну, то в другую сторону – как можно было бы симпатизировать то Бруту, то Цезарю или же колебаться между Кромвелем и Карлом I. Тех, кто отказывал бы Эммету в уважении, или тех, кто бы отказывал Каслри прямо в противоположном, просто не существует. Даже случайные совпадения между двумя сторонами делают картину контрастнее и дополняют превосходство националистов.
Да, и Каслри, и лорд Эдвард Фицджеральд [91] были аристократами. Но Каслри был продажным придворным, а Фицджеральд – благородным джентльменом, который, находясь в самом центре отвратительного бесстыдства нашей современной политики, вернул землю ирландским крестьянам.
91
Эдвард Фицджеральд (1763-1798) –
И еще одно: такие аристократы XVIII века (как практически любые аристократы везде и всегда) сторонились и духа народа, и святынь бедных; формально протестанты, они были на практике язычниками. Но Тон был язычником, который не проводил гонений, в отличие от Галлиона [92] . Питт же был язычником другого типа, такие согласны с гонениями, его место рядом с Пилатом. Он был и нетерпимым, и равнодушным – был вполне готов освободить папистов, но куда более готов истребить их. И опять-таки, два язычника, Каслри и Тон, выбрали языческий вариант ухода из жизни – самоубийство. Но обстоятельства были таковы, что любой человек, к какой бы партии он ни принадлежал, чувствовал, что Тон умер как Катон, а Каслри как Иуда.
92
Юний Анней Галлион (ок. 1-65) – старший брат Сенеки, отказался рассматривать обвинения против апостола Павла.
Политика Питта продолжала свой марш – пропасть между светом и тьмой становилась все глубже. Порядок был восстановлен; и везде, где восстанавливался порядок, возникала худшая анархия из тех, что видел этот мир. Пытки выбрались из склепов инквизиции и пришли на улицы и поля. Деревенский викарий был убит и изрублен, его тело бросили в огонь под страшные шутки о «священнике на гриле». Правительство занялось изнасилованиями. Нарушение девственности стало функцией полиции.
С тем же ужасным символизмом английское правительство и поселенцы, казалось, пытаются актами звериной жестокости встать над женами и дочерями расы редкой и обособленной чистоты, чья вера восходила к невинности Богоматери. В телесном отношении все это напоминало войну бесов с ангелами, и если Англия не могла дать никого, кроме палачей, то Ирландия – никого, кроме жертв. Такова была часть цены, уплаченной телами ирландцев и душами англичан за право подлатать Пруссию после их катастрофы при Иене [93] .
93
14 октября 1806 г. прусские войска в битве при Иене потерпели сокрушительное поражение от французской армии Наполеона.
Но Германия присутствовала на сцене не только духом, Германия дала и плоть. Не хочу недооценивать «достижения» англичан или оранжистов, но безо всяких колебаний могу сказать – самые яркие «успехи» выпали на долю солдат, унаследовавших традиции ужасов Тридцатилетней войны, которая в одной старой песне называлась «жестокими войнами Высокой Германии».
Знакомый ирландец, чей брат был солдатом и чьи родственники занимали выдающиеся посты в Британской армии, рассказал мне о знакомой ему с детства легенде (скорее всего, правдивой) из 1798 года, после которого его собственная мать не позволяла употреблять в ее доме слово «солдат». И если мы внезапно обнаружим, что эта традиция жива, мы также обнаружим, что самые ненавистные солдаты были солдатами немецкими. Как говорили ирландцы, и как они говорят до сих пор, германские наемники были хуже оранжистов – настолько, насколько человеческий язык способен выразить. В них не было ничего, кроме проклятия Божьего, к тому же произнесенного на незнакомом наречии.
Практика применения немецких солдат и даже целых немецких подразделений, одетых в форму британской армии, пришла к нам вместе с нашими германскими князьями и воспроизводилась во многих важных событиях XVIII века. Они, скорее всего, были среди победителей, расположившихся лагерем у Драмосье Мур [94] , и они же (что более отрадно) были среди тех, кто быстро удирал от Престонпанса [95] .
Когда крайне типичный немец Георг III – узколобый, серьезный, бескультурный и грубый домосед -спорил с людьми более одушевленными (а
94
Местность у Каллодена в Шотландии, где произошло одно из сражений якобитского восстания 1745 г.
95
Место еще одного сражения, в котором якобиты победили солдат правительственных войск.
96
Джон Бернгойн (1722-1792) – английский генерал времен войны за независимость США.
Мы почувствовали, хотя и неясно, что война -дело, которое следует поручить иностранцам. В целом это повысило репутацию немцев как вояк -в отличие от французов, которых мы по нашему тщеславию склонны недооценивать. Сходство военных форм создало основание для миража – стало казаться, что английский и германский монархи могут приветствовать друг друга как близкие родственники, которые живут в разных странах по недоразумению.
Даже в 1908 году, когда германский император воспринимался английскими политиками как угроза, а английский народ считал его просто безумным, все же не считалось неуместным или опасным появление Эдуарда VII на людях в прусской военной форме. При этом Эдуард VII был другом Франции и готовил союз с ней. Но если бы он надел красные брюки, точно французский военный, люди бы попадали со смеху, как если бы он нарядился китайцем.
Германские наемники или союзники отличались от нас (по печальному совпадению, о котором я говорю в этой книге не раз) – они поощряли все плохое, что есть в английском консерватизме и неравенстве, и отрицали все лучшее, что есть в нем. Верно, что в идеальном англичанине слишком много от сельского сквайра. В литературе лучшим образцом такого сквайра я считаю афинского герцога Тесея из «Сна в летнюю ночь», который был добр к своим людям и гордился своими собаками; он был бы самим совершенством, если бы время от времени не проявлял склонность выражать свою доброту и к тем, и к другим схожим образом.
Но такое естественное и почти языческое добродушие созвучно влажным теплым лесам и уютным облакам юга Англии; оно бы не прижилось среди суровых и прижимистых юнкеров Восточной Пруссии, страны восточного ветра. Они сварливы также, как и горды, и все созданное ими, в особенности армия, получалось созвучно их безупречному порядку. Дисциплина была достаточно жестокой уже в армии XVIII века, и лишь она могла удержать вместе людей, переживших долгое угасание любой веры.
Государство, ставшее первым в Германии, было первым и в жестокости. Фридрих Великий запрещал своим английским почитателям сопровождать его войска во время кампании, чтобы те не обнаружили, как просвещенный монарх, запретивший пытки по закону, ввел их обратно уже без всякого закона. Его влияние, как мы видели, оставило на теле Ирландии раны, которые никогда не зарубцуются.
Английское правление в Ирландии до этого было плохо, но я очень сомневаюсь, что на рассвете века революций оно смогло бы долго оставаться плохим, если бы мы не выбрали сторону, вынудившую нас льстить самой варварской тирании Европы. Мы бы вряд ли увидели кошмар англизации Ирландии, если бы до этого не видели германизацию Англии. Но и для Англии это не прошло даром; свидетельство тому – человек, который лучше прочих показал пагубность влияния на Англию ее союза с Германией. В следующей главе я вас с ним познакомлю.
V. Потерянная англия
Говорить правду об Ирландии крайне неприятно для патриотичного англичанина, зато очень патриотично. А то, о чем я рассказал в предыдущей главе, -правда. Несколько раз, особенно в начале войны, мы едва не обрекли себя на катастрофу только потому, что пренебрегали правдой и считали, будто наши преступления 1798 года – это что-то очень старое, тогда как ирландцы воспринимали их так, словно это случилось вчера. Покаяние за эти преступления как за что-то очень древнее в данном случае не годится и не будет принято. Очень легко забывать и прощать; но куда сложнее забывать и быть прощенным.