Краткая история быта и частной жизни
Шрифт:
Уайетт по-прежнему бывал на стройке лишь периодически, а Бекфорд постоянно пребывал по этому поводу в бешенстве. В начале сентября 1813 года, сразу после своего шестьдесят седьмого дня рождения, Уайетт возвращался в Лондон из Глостершира вместе с клиентом; карета перевернулась, и он сильно ударился головой. Удар оказался смертельным. Архитектор скончался почти мгновенно, оставив свою жену без единого пенни.
Как раз в это время цены на сахар упали, и Бекфорд столкнулся с неприглядной оборотной стороной капитализма. К 1823 году он так обеднел, что вынужден был продать Фонтхилл. Поместье купил за 300 000 фунтов некий чудак по имени Джон Форквар, который родился в сельской Шотландии, но молодым человеком поехал в Индию и там сколотил состояние на производстве ружейного пороха. В 1814-м Форквар вернулся в Англию и обосновался в Лондоне, в отличном доме на Портман-сквер, однако сильно запустил свое жилище — впрочем, как и себя самого: когда он гулял по соседним кварталам, его иногда останавливала полиция, принимая за подозрительного бродягу.
Форквар купил Фонтхилл, но почти не жил там. Однако самый драматичный эпизод в истории аббатства он застал.
Трагедия разразилась перед самым Рождеством 1825 года; башня издала очередной протяжный скрип и рухнула. Один из слуг, подгоняемый ударной волной от падения, пролетел целых тридцать футов по коридору, но чудесным образом не пострадал — так же, как и все остальные.
Почти треть дома оказалась похоронена под грудой обломков башни, и здание стало непригодным для жизни. Форквар отнесся к своему несчастью с философским спокойствием, заметив, что теперь его жизнь существенно упростилась, ибо отпала необходимость ухаживать за огромным жилищем. В следующем году он скончался, не оставив завещания, но никто из его родственников не захотел принимать во владение Фонтхилл. Вскоре то, что осталось от дома, снесли.
Между тем Бекфорд, получив свои 300 000 фунтов, уехал в Бат, где построил 154-футовую башню в сдержанном классическом стиле. Эта башня, названная Лэнсдаун-тауэр, была возведена с применением хороших материалов и со всеми необходимыми предосторожностями, поэтому стоит до сих пор.
Фонтхилл был наглядным примером извращенного несоответствия между объемом усилий и денежных средств, вкладываемых в здание, и числом его обитателей. По части элегантности и пышности архитектуре этой эпохи не было равных, но она ничуть не улучшила повседневный быт людей.
Все изменилось с появлением нового социального слоя — среднего класса. Разумеется, люди среднего социального положения (не богачи-аристократы, но и не бедняки-простолюдины) были всегда, но лишь в XVIII веке они превратились в силу, с которой необходимо считаться.
Термин «средний класс» появился лишь в 1745 году (в книге про торговлю ирландской шерстью, как ни странно), однако с тех пор улицы и кофейни Британии наводнили уверенные, говорливые, состоятельные люди, подходившие под это определение, — банкиры, юристы, художники, издатели, коммерсанты, застройщики и прочие в общей массе творческие и амбициозные работники. Представители этого нового и постоянно растущего среднего класса работали не только на аристократов, но и друг на друга, что было для них даже более выгодно. Так постепенно формировался современный мир.
Запросы общества вышли на принципиально иной уровень. Внезапно появилось множество людей с роскошными особняками, каждый из которых надо было соответствующим образом обставить, и мир так же внезапно наполнился желанными предметами. Ковры, зеркала, шторы, украшенная вышивкой мягкая мебель и еще сотни вещей, до 1750 года редко встречавшихся в домах, теперь стали обычным явлением.
Расширение Британской империи и оживление внешнеторговых связей тоже внесли свою лепту. Возьмем, к примеру, древесину. Когда Британия была изолированным островным государством, у нее по сути имелся всего один вид древесины для производства мебели: дуб. Дуб — материал благородный: прочный, долговечный, по твердости практически не уступает железу, но он пригоден лишь для тяжелой, массивной мебели — комодов, кроватей, больших столов и т. п. Однако с развитием британского мореплавания и расширением английских коммерческих интересов в страну начала поступать древесина самых разных сортов — орех из Виргинии, розовое дерево из Каролины, тик из Азии, и это полностью изменило быт: теперь люди по-другому сидели, по-другому беседовали и по-другому развлекались.
Больше всего ценилось красное дерево с Карибских островов, глянцевитое, прочное и обладающее прекрасными производственными качествами. Достаточно вязкое для того, чтобы его можно было покрывать тонкой резьбой в витиеватом стиле рококо, оно в то же время оказалось достаточно прочным, чтобы использовать его в качестве материала для повседневной домашней мебели. До него ни один вид древесины не обладал подобным сочетанием характеристик, и мебель вдруг приобрела поистине скульптурную красоту.
Однако своим почетным местом среди всех прочих видов древесины красное дерево во многом обязано еще одному новому волшебному материалу, который прибыл с другого конца земли. Это был шеллак — смолистый секрет, выделяемый лаковым червецом. Полчища этих насекомых появляются в некоторых частях Индии в определенное время года, и из их выделений делают лак — без запаха, нетоксичный, очень блестящий и крайне устойчивый к царапинам и выцветанию; в жидком состоянии он не притягивает пыль и высыхает за считанные минуты. Даже сейчас шеллак находит множество применений, и с ним не могут соперничать многие синтетические продукты. К примеру, когда вы приходите в боулинг и видите там безупречно сияющие дорожки, то это сияние — заслуга шеллака.
За счет новых видов древесины и лаков мебель преобразилась, однако для того, чтобы выпускать качественную продукцию, требовалась еще и новая система производства, способная удовлетворить непрерывно растущий спрос. Если традиционно декораторы, подобные Роберту Адаму, для каждого нового дома создавали новую мебель, то теперь мебельщики поняли, что гораздо выгоднее изготавливать много предметов мебели по единому эскизу. Они начали выпускать в больших количествах вырезанные по шаблонам детали, которые затем собирали и отделывали другие люди, — наступила эра массового производства.
Забавно, что людей, внесших большой вклад в развитие и внедрение новых методов массового производства, мы сейчас глубоко чтим за их мастерство. И самый достойный почитания — мебельщик из северной Англии по имени Томас Чиппендейл. Его влияние было огромным. Он стал первым простолюдином, в честь которого назвали мебельный стиль. До него в названиях стилей преданно поминали монархов: Тюдора, Елизавету, Людовика XIV или королеву Анну.
Об этом человеке сохранилось крайне мало сведений. Например, мы понятия не имеем, как он выглядел. За исключением того, что Чиппендейл родился и вырос в рыночном городке Отли, на краю Йоркшир-Дейлс, нам совсем ничего не известно о ранних годах его жизни. Впервые о нем упоминается в 1748 году, когда он, будучи уже тридцатилетним, приехал в Лондон и занялся обивкой мебели.
Это была смелая затея, ибо обивочное ремесло, технологически сложное само по себе, требует больших трудовых ресурсов. Один из самых успешных обивщиков, Джордж Седдон, руководил четырьмя сотнями рабочих — резчиками, позолотчиками, столярами, мастерами по изготовлению зеркал и медных украшений и т. д. У Чиппендейла был размах поменьше: в его подчинении находились сорок-пятьдесят человек, а его владения представляли собой два участка земли, расположенных по адресу: Сент-Мартинс-лейн, 60 и 62, сразу за углом от Трафальгарской площади (правда, она появится только через 80 лет).