Край чёрных магнолий
Шрифт:
– Тебе заварить чай с бергамотом или обычный?
– Простой, и пару кусков сахара кинь.
Я разложила по чашкам пакетики, залила кипятком, добавила в его чашку два кубика рафинада и села напротив него за стол.
Тихон сосредоточенно помешивал чай ложкой. Я пыталась приступить к еде, но наблюдение за вампиром мешало кусочку пережаренной котлеты достигнуть рта. Когда Тихон с церемониальной неторопливостью налил чая в блюдце и, поднеся его к вытянутым губам, дунул на пар, я рассмеялась и вернула надкусанную котлету в тарелку.
– Напрасно
– Та-ак. Расскажи мне о самураях, – от любопытства у меня проснулся аппетит, и я принялась грызть жесткую котлету, – Может, они пытались тебя убить?
– Слыхала ли, душа моя, Сатибо признан лучшим истребителем вампиров из гражданских лиц, – Тихон продолжил пить чай из блюдца. – Давно убил бы, если б пожелал. Я стоял поперек драконьего самурайского сердца, когда жил с Лизой во дворце. Теперича я ему неинтересен.
– Ясно.
– Ты лучше бы без моего благословения не нападала на людей. Напрасно Джаника побила. Припоминаю, был у нас конфликт по поводу колбасного завода, он однако забыт давненько, и мы друзья. Отец Лизы пообещал завод оставить Дырявому Джо, но перед смертью изменил завещание в пользу незаконнорожденной дочери.
Обозленный Джаник привязал Лизу к конвейеру и грозился сделать из нее фарш, если она не подпишет документы о передаче в его собственность контрольного пакета акций. Я тогда пришел за ужином и заступился за барышню. Так мы познакомились.
– Нет, не напрасно. Я вернула Джанику память и спасла от наводнения жителей улицы Весельчаков.
– Но впредь не забывай испрашивать моих советов, – вынув из пустой чашки мокрый пакетик, Тихон отправил его в рот.
Я чуть не прикусила язык, а он преспокойно смотрел на меня, положив руки на колени и посасывая чайный пакетик.
– Ничего себе аристократическое воспитание! – хмыкнула я.
– Во времена моей юности чай не расфасовывали в бумажные квадратики, – Тихон вынул изо рта сухой пакетик и положил его на салфетку, – и потому добрая кухарка Ульяна Никитична не могла научить меня правильному обращению с ними. Я лично изобрел важное дополнение к культуре современного чаепития. На примере полевых мышей.
– Мышей?!
– Да, обыкновенных полевок. Рыженьких таких. Они настолько малы, что их неудобно кусать за шею. Я обсасывал их целиком, придерживая за хвостики.
– Какая гадость, – поморщилась я.
– Так и укрепилась привычка, – хвастливо улыбнулся вампир. – Между прочим, очень удобно – высасывать чай из пакетика. Стол не пачкается. Попробуй, и сама убедишься.
– Ни за что!
– В кого ты уродилась строптивой? Думаю, в свирепого папашу. Почему ты упрямишься проверить мою полезную для человечества чайную теорию?
– Потому что я мышей не лизала. Так… Т-ссс… Дай сосредоточиться. Мне нужно придумать план на завтра. Пора поговорить с директором Дома Отдыха. Не нравится мне его дружба со Смолиным и Ломакиным. Еще заскочу к родителям Альбины. Вдруг узнаю от них что-то полезное для расследования. И еще сегодня ночью мне нужен настоящий вампир. Пойду в лес… Одна!
– Я всецело в твоем распоряжении, Светик, – пренебрегая правилами хорошего тона, Тихон оперся локтями о столешницу. – Тебе незачем бродить по лесу в ночи.
– Ты – ненастоящий вампир, – фыркнула я, едва не подавившись последним кусочком подгоревшей котлеты.
– Что же я, игрушечный, по-твоему?
– Почти. Ты не кусаешься. Мне для законной премии кусачие клиенты позарез нужны. Но, вот невезуха! Не ловятся они, хоть тресни. Между прочим, из-за тебя. И ты тоже... не ловишься.
– Не понимаю, душечка. К чему меня ловить, ежели я и так супротив тебя сижу, и в лес не несут меня ноги?
– Я просто удивляюсь, Тиша! – я повернула ладони к потолку, держа полусогнутые руки перед лицом. – Как тебе удается безупречно себя контролировать? Кто тебя научил сдерживаться? Но я все вижу. Ну, давай, признайся в темном желании.
– Мои желания светлы, душа моя, – Тихон погрузил подбородок в сцепление опиравшихся на локти мускулистых рук и вытянул грустноватую улыбку. – Сожалею, но снова признаться в них после нагрянувшей передряги не хватило решимости. Не стало духа произнести языком так легко ложившиеся на бумагу слова о моей искренней, безоблачной любви к тебе. О любви, чуждой низменных страстей. Видит небо, я не посмел бы и коснуться тебя, ежели приметил бы за собой порочные движения мысли. Чем дольше на тебя смотрю, тем подлиннее убеждаюсь в том, что полюбил взаправду.
– Смени пластинку! Врать кончай! Открой мне свой главный секрет. Как человеку, который поручился за тебя перед Отделом..., нет, перед страной..., да что уж мелочиться, перед всем миром. Как тебе удается скрывать жажду человеческой крови?
Привстав со стула, я уставилась в его тусклые глаза.
– Я не испытываю жажды людской крови, – отважно произнес Тихон.
Он поднял голову, призывая меня успокоиться прямым открытым взглядом.
– После “бадеечки”. Естест-т-но, – прошипела я.
– Мне никогда не хочется людской крови. Как бы голоден я ни был. Не воспринимаю ее как пищу.
– Не свисти! – я неуклюже брякнулась на стул.
– Я не умею свистеть, Солнышко. Вот кучер наш Ерофей... Тот, бывало, ка-ак свистнет на пристяжного коня, так маменька от испуга с коляски кувырком и слетит, – Тихон мелодично засмеялся.
– Не увиливай от ответа. Все вампиры жаждут человеческой крови. Это ваш любимый деликатес. Ты не можешь быть исключением, Тиша. Сколько бы лет ты ни сдерживался, вредная природа возьмет свое. Да, елки-палки! Зачем я тебе объясняю! Ты спишь и видишь, как бы вцепиться в человека и выпить его кровь. Вот почему ты ушел от Лизы! Испугался, что сорвешься и покусаешь ее?