Кража в особо крупных чувствах
Шрифт:
Любопытный все-таки у профессора сын уродился.
– Скажите, пожалуйста, Евгений Валентинович, что вы знаете об иконах, которые хранились у вашего отца?
Поварницын вполне натурально вытаращился на Петра.
– Ничего не знаю. Какое мне дело до икон? Я по церквям не хожу.
– То есть, вы не знали, что у вашего отца в сейфе хранятся старинные и ценные иконы?
– Я даже понятия не имел, что отца есть сейф! – запальчиво ответил Поварницын.
Очень натурально, Станиславский был бы доволен.
– А откуда тогда в сейфе
– Чего?!
– В сейфе с иконами обнаружен волос, относительно которого у нас есть косвенные причины предполагать, что он принадлежит вам.
– Быть этого не может! Знать не знаю ни о каком сейфе и ни о каких иконах!
– Хорошо. Кораблев, оформи.
Поварницын шарахнулся от шагнувшего к нему с ножницами Арсения.
– Вы… вы чего?! Вы… что вы творите?!
Петру показалось, что еще чуть-чуть – и прозвучит хрестоматийное «Волки позорные!».
– Евгений Валентинович, успокойтесь. Никто вам никакого вреда не причинит. Лейтенант Кораблев возьмет у вас срез волос для проведения генетической экспертизы. Если вы утверждаете, что не знаете о сейфе – то экспертиза подтвердит, что волос в сейфе – не ваш. Сдать генетический материал – в ваших же интересах. Если вы и в самом деле невиновны.
Петру было и в самом деле интересно, как поведет себя Поварницын. А тот продолжал настороженно смотреть на Кораблева с ножницами.
– Генетический материал – это… это волосы?
– Да.
– А много его надо сдать? – Поварницын нервно провел рукой по своей редкой шевелюре.
Вопрос прозвучал как-то совершенно по-детски. Поварницын что, думает, с него тут все волосы срежут в интересах следствия? Петр протянул руку к Арсению, в которую тот вложил ножницы и пакет для сбора материала.
– Евгений Валентинович, давайте, вы сами срежете волосы – сколько не жалко – и положите вот в этот пакет.
– Сам? – голос Поварницына звучал неуверенно, а сам он все так же подозрительно косился на ножницы – обыкновенные офисные ножницы для бумаги, с тупыми кончиками, между прочим!
Петр положил ножницы и пакет на стол перед Поварницыным.
– Сами.
Сын профессора Конищева какое-то время молча смотрел на положенное. А потом решительно взял ножницы и быстрым движением выхватил себе целый клок волос над левым ухом. Волосы упали точнехонько в пакет, который Поварницын резко протянул Петру.
– Этого хватит?
Пакет забрал Арсений. Как и ножницы.
– Хватит. Петр Тихонович, я к Макарову.
– Давай. И скажи конвойному, чтобы увели, – Петр кивнул в сторону Поварницына.
– Вы… у вас больше нет ко мне вопросов? – растерянно спросил он.
– Пока – нет. Будут результаты экспертизы – будут и вопросы.
Эля внимательно еще раз оглядела помещение мастерской. Николай Ефимович уже ушел домой, и Элина осталась одна. Она вела взглядом по предметам, которые были ей так давно знакомы: защитные маска и фартук, муфельная печь, металлические инструменты – совсем простые,
И вот знакомая и привычная обстановка скоро сменится на другую. Элина уже написала организаторам конкурса, согласовала даты, купила билет. Осталось решить вопрос с транспортировкой. Элина задумчиво смотрела на макет, который занимал всю поверхность выдавшего виды оцинкованного стола. Да, с транспортировкой макета придется повозиться, чтобы все доехало в целости и сохранности. Это последний пункт из перечня дел.
Эля пальцем тронула металл, прохладный и гладкий теперь. Элина никогда не работала с такой большой формой, с которой ей предстояло иметь дело теперь. Николай Ефимович как-то проводил ее, пользуясь старыми связями, на большое литейное производство. Да, это совсем другое дело. Другой масштаб. У Элины захватывало от таких перспектив дух.
От старших коллег она знала, что при отливе больших форм скульптор далеко не всегда присутствуют сам. Что, дескать, дело это жаркое, грязное, а повлиять на процесс художник все равно не может. Мол, заготовка для отлива – вот дело мастера, а дальше дело литейщиков. Эля никак не могла этого понять. Как это не может? Не может такого быть, чтобы мастер не мог влиять на то, как создается его детище. И, уж, тем более, если к этому детищу причастны другие люди, в ее случае – литейщики. Они все – со-творцы, и все вместе должны быть рядом – плечом к плечу. Это не может не иметь значения. И сама Эля будет обязательно присутствовать и принимать участие во всех этапах. И она, и Николай Ефимович.
В голове почему-то вдруг зазвучало фразой из киноклассики: «Вот пойдём мы с тобой вместе. Ты колокола лить, я иконы писать». Сейчас Элина чувствовала в себе ту же иррациональную уверенность – или веру – как и юный сын литейщика Бориска Моторин.
Только вот…
Только вот что делать с Петром? После того разговора за завтраком они больше не общались. Что-то то ли пробежало между ними, то ли треснуло. Воспользоваться советом Софии Аристарховны и в самом деле уехать? Нет, уехать-то, конечно, Элина уедет. Уже и билеты куплены. Но неужели надо уехать, не сказав ни слова? От этой перспективы сердце заныло. И заныло еще сильнее от мысли о том, что она уедет, не увидев Петра, и потом тоже его не будет видеть – неизвестно сколько времени. Или, может быть, вообще никогда?
Нет. Не может быть никогда. Не может быть.
Эля взяла телефон, но так и не решилась позвонить или написать Петру. Что-то останавливало ее. Но потом она все же позвонила. Но не Петру. Виктору.
София Аристарховна сказала ни о чем не думать и заниматься своим проектом. Эля и не станет думать о подделке икон. Об этом есть, кому подумать. Виктор в курсе, пусть он, пока Элина будет в отъезде, тоже поломает голову на эту тему.
– Витя, привет. Не отвлекаю?
– Здравствуй, Элечка, – как всегда дружелюбно тут же отозвался Виктор. – Конечно, нет. Слушаю тебя.