Кречет
Шрифт:
Он взял нож в одну руку, копье, вырезанное из березы, в другую:
— Уходить нам отсюда надо, чует мое сердце неладное.
— А как же припасы поискать? — Энн просяще посмотрела на старика. — Сто лет нормальной еды не пробовали.
— Да бес с ней, с едой. Лучше быть голодным, но живым, чем сытым и мертвым. Пошли, пока твой аккуратист нас здесь не застукал.
Я сидел, запертым в стальном контейнере, который апостолы использовали как карцер. Вместо окна небольшая дырка, размером с блюдце. Она же служила вентиляцией, чтобы
Эх… Мой план провалился. Кто ж знал, что Саныч и есть Велиар? Боевой командир превратился в рабовладельца и палача.
Почему он меня не убил? Неужели думает, что я все осознаю и реально встану на его сторону? Нет. Он не дурак, такую ошибку не допустит. Сукин сын всегда был очень хитер и расчетлив. Помню, когда мы с ним в плен к “чехам” попали, нас хотели сразу показательно казнить: перерезать глотки на камеру, а видео выложить в интернет для запугивания людей и бандитской пропаганды. Так он убедил их командира, что мы дезертиры и готовы с ними сотрудничать. Можем показать, где схроны с боеприпасами и оружием.
Чехи нам поверили, и мы повели их в горы, показывать несуществующие схроны. По дороге навели их на минное поле и сбежали. А ночью вернулись в их лагерь, придушили часового, забрали у него автомат и Саныч, ворвавшись в солдатскую палатку, лично расстрелял весь спящий отряд врагов. Их человек двадцать было. А потом патроны у него кончились и раненных он добивал ножом. Настоящий Велиар… Такой нигде не пропадет. Не знаю, как это он чуть не спился? Всегда был кремень. А сейчас просто мразь…
Всю ночь я почти не сомкнул глаз, обдумывая свое бедственное положение. Когда утро просунуло солнечные лучики в дырку в стене, я услышал чьи-то шаги. Выглянул на улицу. Молодой парнишка лет двадцати с карабином на плече пришел сменить моего часового. Соломенные волосы, голубые глаза и рубленный подбородок казались мне до боли знакомыми. Но нет, ошибся я. Точно знаю, что в первый раз парня вижу. Или нет?..
Пузатый часовой похлопал парня по плечу и свалил, оставив смену на него. Парень переминался с ноги на ногу. Хотел видимо сесть, но сидеть часовым нельзя. Я поморщился: такой молодой, а уже апостол. Где ж я его все-таки видел? Я прислонился к дыре и спросил:
— Эй, меня кормить сегодня будут? Скажи Велиару, что Кречет жрать хочет.
— Сейчас завтрак принесу, только пиво пока не охладилось, подождете?
Вот сучонок, за словом в карман не полезет. Острослов херов! Ну я тоже могу ответить.
— И как только тебя в апостолы взяли? Вместо бороды пух тополиный. А мамка-то знает, что ты с дяденьками нехорошими спутался? Может сообщить ей?
— Заткнись! — Парень снял с плеча карабин и тыкнул стволом в мою сторону.
Ага, нашел слабое место, что-то с матерью не лады. Надо подманить его ближе и выхватить карабин. Нет, хреновый план. На кой мне карабин, если сам в склепе сижу. Ну пострелять я могу через дыру конечно. Да только замок снаружи и засов толстенный, будто рельса. Это я запомнил, когда меня сюда вели. Карабин здесь не поможет. Тогда просто апостола потроллю. А то скучно сидеть как-то.
— А что ты так вспылил? — присвистнул я. — Значит, все-таки без проса от мамки свалил.
— Нет у меня матери и не было, — глухо ответил парень. — Отец только…
Я осекся. Не ожидал, что буду сочувствовать апостолу. Да таких, как он голыми руками душить надо. Но что-то есть в нем такое знакомое, чего я никак не могу понять. И с виду вроде не отморозок. Почему он пошел по кривой дорожке? Мне уже самому стало это интересно и я миролюбиво спросил.
— А отец где?
— А твое какое собачье дело? — парень попытался огрызнуться, но вышло это у него как-то без злобы. Будто не разозлился он, а обиделся.
— Да так, любопытно, если он хороший человек, думаешь рад был бы узнать, что ты клану убийц и грабителей служишь? А по твоему выражению лица, вижу, что отец у тебя правильный. С принципами…
— Он лучший…
— Жив?
— Не знаю.
— Как так растерялись?
— Когда мертвецы напали, он на работе был, а я дома. С тех пор его больше не видел.
— Почему ты с отморозками связался.
— Ты что психологом заделался? — сверкнул голубыми глазищами парень. — Что ты пристал ко мне? Отойди от оконца, а то пальну.
— Не пальнешь, — улыбнулся я.
— Это почему?
— У тебя карабин на предохранителе.
— Так его выключить можно…
— И руки у тебя дрожат, видать людей раньше не приходилось убивать, а мне приходилось. Многих я убил. И пришел сюда, чтобы вас убивать.
— Почему?
— Другу обещал помочь. Пообещал, когда он на руках у меня умирал.
— А другу это зачем? — парня мой рассказ явно заинтересовал.
— А человек он правильный, за справедливость и за друзей.
— Совсем, как мой отец, — вздохнул парень…
— Возможно, — кивнул я. — Полковник даже похож немного на тебя…
— Что ты сказал?!
— Я говорю похож…
— Нет! Как ты его назвал?!
— Полковник.
— Опиши мне его!
— Зачем?
— Прошу, расскажи, как он выглядел, как погиб?!
— Да что рассказывать, он перед смертью дал мне вот этот клочок бумаги, где написал своей кровью странное слово и просил сохранить, — я достал из кармана замусоленную долгими скитаниями бумажку и попробовал прочитать надпись. — Не разберу, что написано, “Геде..” А дальше что за буква не пойму, наверное “о”. “Гедеон”, что ли? Имя вроде такое есть? Не знаешь? — я вопросительно посмотрел на парня.
Тот стоял белый, как гипс. Проходящий мимо апостол его окрикнул:
— Хорош с пленным болтать? Отойди от него! Ты что оглох, Гедеон!
Глава 22
Энн и Гектор спешно покинули дом. Деревенька уже не казалась такой приветливой. Казалось, что за каждым углом таится враг.
— Смотри! — Энн ткнула пальцем на столб. — Это что камера?!
С макушки покосившегося деревянного столба на них смотрел стальной объектив.
— Она самая! — Гектор удивленно задрал голову. — Может, со старых времен еще осталась?