Крэг - кутенейский баран
Шрифт:
Он выколотил из трубки недокуренный табак и спрятал её в карман, затем нарезал несколько прутьев с карликовых берёз и стал собирать камни, а баран издали наблюдал за его движениями. После этого Скотти перебрался на самый край скалы и при помощи прутьев, камней и части своей одежды соорудил чучело, которое должно было изображать его самого. Держась под прикрытием чучела, он стал пятиться назад и скрылся за краем скалы. Целый час он карабкался и крался, пока не достиг скалистого откоса позади барана.
Крэг всё ещё стоял на месте, величественный, как бык, изящный, как олень. Его рога широко закручивались над головою,
Всё ближе и ближе, под защиту утёсов, подползал охотник. Наконец, укрывшись за ними, он мог отдохнуть и осмотреться. Баран был теперь от него на расстоянии не более пятидесяти шагов. В первый раз в своей жизни он увидел так близко эти знаменитые рога. Он видел широкие плечи барана, красивый выгиб шеи, всё ещё толстой, несмотря на изнурение животного. Он видел, как это великолепное животное выпускало сквозь трепетавшие ноздри горячее дыхание жизни. Он даже мог уловить отблеск живого огня в этих ясных янтарных глазах. Он всё это видел… но медленно и спокойно поднял к плечу карабин!
Крэг продолжал стоять на месте как зачарованный, следя за своим неподвижным врагом по ту сторону оврага.
Поднялся карабин, никогда не дававший осечки, направляемый глазом, никогда ещё не ошибавшимся! Но рука горца, которая не дрожала раньше, убивая людей, дрогнула, как будто он был чем-то испуган.
Два мира, две различные природы сошлись.
Лицо охотника было спокойно и сурово, к руке вернулась её твёрдость. Грянул выстрел, и Скотти спрятал голову: так необычен был отзвук его в скалах. На отдалённых камнях послышался шум, затем как будто протяжное храпенье. Но он не смотрел туда и не двигался. Через две минуты всё стихло, и он боязливо приподнял голову. Не ушёл ли баран? Или что ещё могло случиться?
Там, на снегу, лежала неподвижно громадная серо-коричневая масса, и с одного её конца, как кольца двуглавой гидры, виднелись удивительные рога — история пятнадцати лет великолепной жизни. Концы их, уже сильно истёртые, были когда-то теми маленькими рожками, которые приносили ягнёнку победы в его битвах. Далее шли годы могучего роста, отмеченные широкими кольцами, год болезни и след первой любовной схватки на кольце пятого года. На закруглённых концах рогов погибло немало волков. И о многом ещё говорили эти кольцеобразные наросты на рогах, свидетели целой жизни.
Скотти медленно подошёл к поверженному животному, С каким трудом завоёваны эти рога! Но он смотрел не на них, а в жёлтые спокойные глаза Крэга, открытые и ещё не омрачённые смертью. Охотник чувствовал холод во всём теле и не мог понять своего странного состояния. Напряжение, к которому он принуждал себя в течение несколы и месяцев, наконец оборвалось. Он присел на камень, повернувшись спиною к рогам, и попробовал жевать табак. Но во рту было сухо, и он тотчас выплюнул его. Ему было не по себе.
Слова имели мало значения в его жизни. Он умел только ругаться. Другого способа изливать свои чувстна он не знал. Но ругаться ему не хотелось.
Долго он молчал, потом произнёс: «Я бы вернул это ему, если бы мог».
Он посмотрел вдаль, и взгляд его упал на оставленную им верхнюю одежду. Тогда он сообразил, отчего ему холодно, и перебрался через овраг, чтобы собрать свои вещи. Вернувшись и снова подойдя к рогам Крэга, Скотти посмотрел на поверженного могучего красавца, все повадки которого он хорошо изучил за время многодневной непрерывной погони, и острое, до сих пор не испытываемое с такой силой чувство раскаяния овладело им, вызвало резкую душевную боль. Он развёл огонь. Затем, почувствовав себя лучше, снял шкуру с шеи барана и отрезал его голову. Это была привычная работа, и он проделывал её механически, вырезая себе куски мяса, достаточные для утоления голода. Потом, согнувшись под тяжестью своей добычи, — тяжестью, которая была бы ему едва заметна ещё три месяца тому назад, — он двинулся в обратный путь. Старый, худой, поседевший и угрюмый, он теперь медленно плёлся вниз к хижине, покинутой им двенадцать недель тому назад.
XIX
— Нет! Ни за какие деньги не отдам их.
И Скотти сумрачно отворачивался, прекращая всякие разговоры на эту тему. Он подождал некоторое время, пока набиватель чучел выполнял его заказ, потом пустился в обратный путь через горы к своему уединённому жилищу, находившемуся в трёхстах милях от города. Он снял покрывало и повесил голову Крэга на самом светлом месте. Работа была исполнена превосходно: не только рога, но даже удивительные золотистые глаза животного остались неизменными. И когда прихотливый солнечный луч придал им выражение живого взгляда, горец почувствовал себя так же плохо, как тогда на утёсах, и поспешил снова накинуть покрывало на голову животного.
Те, кто знали его ближе, рассказывали, что он так и не снимал покрывала с головы барана и не любил, когда кто-нибудь заговаривал с ним об этом. Только одному человеку пришлось быть свидетелем, как он однажды открыл эту голову и, по словам рассказчика, «смотрел на неё, как сумасшедший». Единственное, что от него слышали об этом, было: «Рога — мои. Он теперь никогда не отвяжется от меня».
Прошло четыре года. Скотти, известный теперь под именем «старика Скотти», прекратил с той поры всякую охоту. Безумная трёхмесячная погоня окончательно подорвала его силы. Он продолжал жить безвыходно возле этих рогов, стоивших огромные деньги, в полном одиночестве. Все считали его помешанным.
Однажды, в глубокую зиму, в хижину Скотти забрёл его старый товарищ. Их дружеская беседа затянулась на много часов, но, по обыкновению, не отличалась многословием.
— Я слышал, что ты убил большого барана с Гендер-Пика.
Скотти кивнул головою.
А покажи-ка его, Скотти!
Смотри сам, — и старик мотнул головою в сторону закрытого покрывалом предмета, висевшего на стене.
Гость сдёрнул покрывало. И вскрикнул от удивления и восторга. Но Скотти молчал.
Однако он тоже решился посмотреть. Пламя очага бросало красноватый отблеск на стеклянные глаза, придавая им выражение живого гневного взгляда.