Кремлевские жены
Шрифт:
Однако все ее дети до дрожи любили свою мать. Встреча с нею была праздником. Письма от нее были радостью. И уходила-то она от детей не по своей воле — в тюрьму, ссылку, эмиграцию. Пользовалась каждой возможностью увидеть их. Выписать к себе. Поехать к ним.
Не судите — не судимы будете.
Сегодня, совсем близко от Москвы, в Пушкине, Ельдигине, Алешине — родовых гнездах семьи Арманд, память о них сохранена самая светлая и добрая. Всю жизнь прожил там сын Александра Евгеньевича Арманда и Стеши, прекрасной русской женщины, которая поднимала без Инессы ее детей. Смерть Стеши, брак с которой Александр Евгеньевич
Говорили, что клан Армандов, помогая революции, уничтожившей их богатства, рубил ствол дерева, на котором сидел. Верно. Многие богачи так поступали. Одни говорят: «С жиру бесились». Другие: «Совесть мучила».
Но вот вопрос, почему Арманды, имея громадные счета в швейцарских банках, виллу в Лугано, не покинули страну после революции — ни один Арманд не эмигрировал?! Как они приняли сталинский термидор?
Почему родная сестра Инессы Федоровны, Рене Федоровна, до конца своей жизни не произносила и не хотела слышать имени своей сестры? Она была противницей революции — и поэтому вычеркнула сестру из своей жизни?
Весь клан Армандов категорически отрицает легенду о любовных отношениях Инессы и Ленина. Точно так же думали старые французские коммунисты, которые боготворили Инессу и гордились ею.
А какое для нас имеет значение — было между ними что-то или не было? Ведь между ними было такое понимание, перед которым физическая близость — сущий пустяк.
Каждое время века характерно своими тайнами. Современным молодым людям и людям средних лет, зацикленным на себе, своих делах, душевных переживаниях, проявлениях физиологии, невозможно даже представить, что людей начала века делали близкими идеи, а не постель. Им трудно поверить, что ради идей люди отказывались от благ, удобств и денег и находили радость в поисках мечты о лучшем будущем. Их вела не жажда наживы, а обостренная совесть. Не вина — беда всех этих борцов и мечтателей в том, что не сумели они договориться ни между собой, ни со временем. А наши сегодняшние пламенные борцы за собственное существование даже не замечают, что в борьбе за свои теплые места используют жалкие обрывки идей тех, кого ныне официально позволено ругать и осмеивать.
Говорили, говорили и по сей день говорят, что был у Инессы шестой ребенок, якобы от Ленина, и что один советский кинооператор своими глазами видел в Швейцарии могилу этого ребенка.
Неужели на могиле написано, что он — от Ленина? Говорили также, что ребенок этот жив и даже работал переводчиком у Брежнева.
Мало ли что можно придумать, в то время как в Москве хранится переписка Ленина, Крупской, Арманд, способная превратить в пыль все кривотолки, легенды и слухи. Читать чужие интимные письма? А если бы так же стали читать вашу переписку? Видимо, есть тайны, которые не должны быть открыты. Если они есть…
После выхода в свет первого издания «Кремлевских жен» мне написал В.Панченков: «В Центральном музее Внутренних войск МВД России хранится рапорт командира 457 батальона ВОХР П.Лимчера на имя командира 93 отдельной стрелковой бригады войск ВОХР. В нем говорится: «… в ночь с 6-го августа на 7-е проследовал на дрезине из Москвы в Сергиево Председатель Совета Народных Комиссаров тов. Владимир Ильич Ленин, который на реках Клязьма и Уча
Как сообщает далее В.Панченков, через несколько дней после подачи этого рапорта, 13 августа 1920 года, в приказе по 93-й отдельной стрелковой бригаде была объявлена благодарность, выраженная Лениным личному составу караулов 457-го батальона.
Куда ездил в ночь Владимир Ильич? Сергиево — это Сергиев Посад, рядом с ним Ельдигино, подмосковное имение Армандов, где в начале августа 1920 года находилась Инесса Федоровна, собираясь на отдых на Кавказ, откуда вернулась в гробу. Почему он ехал ночью? Потому ли, что не хотел огласки или днем не хватало времени?
«Небольшое путешествие Владимира
Ильича так и осталось бы незамеченным, — пишет мне Панченков, — если бы не эта его благодарность в адрес красноармейцев, легшая в основу рапорта и нарушившая тайну поездки«.
Без комментариев.
Звездный час и горькие минуты
Долгожданное чаще всего приходит неожиданно.
«Однажды, когда Ильич уже собрался после обеда в библиотеку, а я кончила убирать посуду, пришел Бронский со словами: „Вы ничего не знаете?! В России революция!“ Мы пошли к озеру, там на берегу под навесом вывешивались все газеты… В России действительно была революция. Усиленно заработала мысль Ильича…»
Так начинался для Крупской ее звездный час.
Рядом с Лениным.
Они возвращались в 1917 году в Россию, мыслями о которой жили повседневно и в которой не были много лет. Одновременно со всех концов Европы на запах погибели сбегались многие другие революционные группы и партии в надежде взять то, что уже валялось под ногами разбушевавшихся масс, — ВЛАСТЬ.
Самые разные европейские силы способствовали передвижениям революционеров не без своей заинтересованности: внутренняя борьба за ВЛАСТЬ ослабит вселенского русского монстра на внешних рубежах.
Впереди у Крупской были родина и неизвестность. Может быть, снова тюрьма. В молодости это не испугало бы, но теперь, на исходе четвертого десятка жизни, после относительно благополучного житья в Европе, было страшновато.
И все-таки «волков бояться — в лес не ходить»!
В пломбированном вагоне она и Инесса Арманд ехали в одном купе.
О каких «женских ревнивых чувствах» могли думать эти две сивиллы революции, мчащиеся вместе со своим идолом к долгожданной цели?! Они были едины в своем порыве.
Россия превзошла их ожидания.
Вместе с Инессой Федоровной за спиной Ильича стояла Надежда Константиновна, когда на всем пути следования их встречали соратники.
Вместе с нею Крупская запрокидывала голову и, восторженно сверкая базедными глазами, слушала речь Ленина с броневика. Она заранее знала все его слова, но в атмосфере всеобщего возбуждения казалось — слышит впервые.
Вместе с Инессой она внимала Ленину, кричавшему с балкона Кшесинской.
Но только вдвоем с ним, после этого выступления, поехала она к его сестрам Анне и Марии на Петроградскую сторону.
«Мы почти не говорили с Ильичом в ту ночь — не было ведь слов, чтобы выразить пережитое… Ильич обвел комнату глазами, это была типичная комната петербургской квартиры, почувствовалась реальность того факта, что мы уже в Питере, что все Парижи, Женевы, Берны, Цюрихи — это уже действительно прошлое».