Крепость «Авалон»

Кисличкин Михаил

Увидев агронома, толпа негромко зашумела, люди начали перешептываться, занимать места поудобнее. Впрочем, видно было всем, у нас не так много народу… я каждого артельщика или бойца помню если не по имени, то в лицо точно. Все свои, блин.

Одетый в белую нательную рубаху и шаровары Петя, стоял в наручниках на помосте перед толпой, опустив голову вниз, пока Макарыч, взявший на себя роль прокурора, кратко рассказав суть дела, громко зачитывал обвинение. Агроном обвинялся в вероломном предательстве, подрыве безопасности Авалона, нарушении интересов общины и разглашении ее тайн, а так же в финансовом ущербе общине. Правда, в конце своей речи майор не стал требовать конкретного наказания, заметив лишь, что пусть община Авалона и уважаемый суд решают судьбу предателя.

Затем я дал

слово обвиняемому. Ну да, это не по регламенту, но здесь мы сами себе регламент. Выглядел агроном неважно: сильно похудевший за время заключения, с серым изможденным лицом. Вот здесь я немного напрягся — вид у белоруса был такой, что я опасался, как бы он не отчебучил какую-нибудь глупость. Парню не позавидуешь: не прошло и трех недель, как его первая любовь, ради которой он пошел до конца и порвал с людьми, не стесняясь в выражениях, доступно объяснила ему, что она его всего лишь использовала. А он и в самом деле предатель. И нужен был ей исключительно как предатель. Как говориться, ничего личного и тем более никакой любви. Айкра, перед тем, как мы ее тихо сдали Квайре на плавучий остров, поступила в точности, как ей и велели. И это, к моему собственному удивлению, неожиданно сильно разозлило не только меня, но и Юльку, и Матвея, и даже Макарыча. Ну нельзя вот так откровенно гнобить парня, которому ты сама признавалась в любви, а потом сделала предателем и оставила все расхлебывать в одиночку. Дай ты ему хотя бы немного сочувствия, найди хоть несколько теплых слов. Ну и что из того, что тебе приказали другое? Твайна, просмотрев видео разговора, даже заявила Айкре на прощание что-то вроде: лучше ты мне и моим ваэрия больше на дороге не попадайся, подруга. Ни на Авалоне, ни в море, нигде… целее будешь.

— Мне можно сказать последнее слово? — поднял взгляд на замершую толпу Петя, получив микрофон. Голос его звучал глухо, с заметной дрожью. — Хорошо, я скажу, — облизнул пересохшие губы парень. — Я идиот, народ. Я в самом деле оказался влюбленным дураком, идиотом и предателем. Все, в чем меня обвиняют — чистая правда. Мне нечего сказать в свою защиту и оправдание, — Петя сдавлено всхлипнул и я на секунду подумал, что он сейчас зарыдает, но парень взял себя в руки. — Кроме одного: я никому из вас не желал сделать ничего плохого. Но сделал. Потому что идиот, — снова опустил голову агроном. — В содеянном полностью раскаиваюсь и прошу у всех прощения. Снисхождения не прошу и его не жду, за исключением одного — мне страшно умирать, поэтому прошу казнить меня как можно быстрее, не затягивая с этим на несколько дней.

— Обвиняемый, это все что вы хотели сказать? — я слегка оторопел от такого признания.

— Все, господин ярл. Добавить нечего.

— Ладно. Слово предоставляется адвокату.

Взявшая слово следом за обвиняемым Вера, начала с того, что стала расписывать Петины заслуги. Бывший адвокат по гражданским делам, на Авалоне Вера Куница занималась всем помаленьку, но в основном всякой скучной бюрократией, которую никто из «лордов» брать на себя не хотел, но которую нельзя было поручить постороннему человеку. Вела на пару с помощницей бухгалтерию с учетом зарплат и трат артельщиков, заведовала снабжением артелей всякой мелочевкой, вроде казенных харчей и одежды, а так же помогала Нине управляться с «Морским волком». Ну, а сейчас наконец-то получила возможность вспомнить свою земную специальность. Вышло неплохо, хотя, как по мне, с бюрократическими перегибами. Например, когда она вручила мне листок с Петиной характеристикой с места работы (подписанной Твайной, ее ваэрия и артельщиками, занимавшимися сельским хозяйством) и попросила приобщить его к материалам дела, я немного обалдел. Так и стоял с этим листочком в руках, да… В эмоциональной, хотя и пересыпанной штампами речи адвоката, агроном получался сущим ангелочком: оказывается, Петя ладил со всеми общинниками, взял один на себя все сельское хозяйство, организовал дело и добился в нем немалых успехов, проявив себя как специалист и руководитель. К тому же, агроном не страдал вредными привычками и был скромен в быту и личной жизни. А еще принес немалую пользу общине, собранный богатый урожай — в основном его заслуга. И все это несмотря на молодость и неопытность.

Да, «лорд» Вереневич оступился и совершил ужасную ошибку, но уважаемый суд должен принять во внимание все аспекты произошедшего…

— Ваше мнение понятно, — сказал я, взяв микрофон, когда женщина, наконец, закончила говорить. — Спасибо, Вера, — поблагодарил я адвоката. — Итак, народ, — посмотрел я прямо в толпу, — мы услышали стороны обвинения и защиты. У меня есть и свое мнение, но сейчас я не хочу, чтобы оно влияло на принятие решения и приговор. Да оно и не столь важно, в конце концов, Петя провинился не столько передо мной и другими «лордами», сколько перед всей общиной. То, что он виновен, — доказанный факт, и обвиняемый вину признал. Поэтому у меня всего один, но важный вопрос: заслуживает ли «лорд» Вереневич снисхождения? Те, кто считают, что заслуживает — поднимите руки. Те, кто считает, что нет — стойте спокойно и молча. Как вы скажете, так мы и решим. Итак, — обвел я взглядом собравшихся, — голосуем…

Момент был тонкий. Насколько я знал, заклятых врагов у Пети не было, да и народ настроен не кровожадно. И все же — если артельщики промолчат, то агронома спасать будет сложно. А использовать по назначению — тем более.

Но нет… сначала вверх подняла руку одна женщина, затем другая, потом начали тянуть вверх сразу обе конечности все ваэрия Твайны, к ним присоединились стоявшие рядом люди, а в толпе пошел шумок разговоров и рук становилось все больше и больше… три четверти проголосовали «за», это как минимум.

— Пожалейте парня, ваше благородие! — выкрикнул красномордый мужик в синей рубахе. — Общество просит!

Приглядевшись, я узнал его — Валентин Иванович, глава артели, работает в мастерской с Алексеем. Похоже, с утра немного пьян… ну и хрен бы с ним.

— Просим! Просим! — заволновалась толпа.

— Я вас услышал! — громко крикнул я микрофон. — Суд «лордов» удаляется на совещание.

«Совещались» мы в штабе минут пятнадцать от силы. Могли бы и вовсе этого не делать, все уже давно решено и идет по плану. Но процедуру надо соблюдать до конца, без фальши.

— Итак, суд закончен! — громко сказал я в микрофон, снова выйдя на помост. — «Лорды» постановили, и «ярл» утвердил следующее: учитывая тяжесть преступления и нанесенный вред, «лорд» Вереневич заслуживает смертной казни. Но, суд также не мог оставить без внимания факты, говорящие за смягчение наказания. А именно: лорд Вереневич полностью раскаялся в совершенном преступлении. Будучи руководителем аграрного проекта, он принес общине существенную пользу и, самое главное, община просила суд о снисхождении к обвиняемому. Руководствуясь этими соображениями, суд вынес следующий приговор: Вереневича Петра Геннадьевича из состава «лордов» за совершенное преступление исключить. Все заработанные им к этому времени канделы и имущество обратить в доход общины. Назначить осужденному штраф в размере трехсот кандел и временно обратить его в «живое имущество» до полной выплаты штрафа, поставив на общественные работы с установленным минимальным заработком в четыре канделы в неделю. Вопросы, возражения, есть?

Сам Петя, казалось, пока не слишком понимал, что произошло. Но от него этого и не требовалось, так даже лучше. Шоу еще не закончилось.

— Я возражаю, господин ярл! — выскочила из толпы вперед Инга, и все взгляды устремились к поварихе. — Вы говорите, что Петя сейчас всего лишь «живое имущество» и должен уплатить штраф в триста кандел за полтора года работы?

— Именно так, — подтвердил я.

— Тогда отдайте его на этот срок мне! Я заплачу штраф вместо осужденного.

— А у тебя есть триста кандел? — сделал я удивленный вид.

— Только сто пятьдесят, премия за рейд «Бойкого», — ответила Инга. — Но я соберу нужную сумму в долг до конца дня.

— Так дело не пойдет, — покачал я головой. — Не надо мне этих схем.

— У нее есть триста кандел! — громко, чтобы все слышали, выкрикнула на русском Твайна. Вышло так себе, несмотря на то, что ваэрия учила эту фразу заранее, но в целом понятно для людей. — Я дам госпоже Инге в дар сто пятьдесят кандел, если она пообещает использовать свое личное имущество как агронома и далее. Это расточительство — использовать такого специалиста иначе.