Крепость на дюнах
Шрифт:
— Да, немного, и о том нужно молчать намертво — никто не поверит нам, Серафим, никто — ни один человек!
— Да понимаю я, — комиссар отодвинул от себя так и не выпитый коньяк. Закурил короткую сигарету, вытряхнув ее из картонной пачки с видом Рижского театра. В переводе на русский с латышского языка название сигарет звучало как «Труд».
— Да уж — мне одно непонятно — как мы отступили до Ленинграда, Москвы и Сталинграда, чтобы потом гнать германцев на запад?! Ладно — мы не успеваем развернуть наши войска, у немцев армия отмобилизована. Хотя такое может быть…
— Может, — глухо отозвался Николаев. Генерал посмотрел на наручные часы, до полуночи оставались считанные минуты.
— Еще как может случиться. В прошлую войну немцы на два фронта четыре года сражались, массу земель оккупировали в той же Франции, или у нас заняли всю Прибалтику, Белоруссию с Украиной. А сейчас под ними почти вся Европа лежит. И тогда таких автомобилей, танков и самолетов не имелось. И теперь они на один фронт воевать начнут, не на два — вряд ли нам англичане шибко помогать будут, они с восемнадцатого года призывают большевизм уничтожить.
— Сами сдюжили, на четыре года война потому и затянулась. Ладно, дата нападения известна, уже хорошо.
— А что мы сделать сможем, Николай?! Мой УР только на бумаге числится, у тебя в дивизии всего восемь тысяч бойцов и командиров
— Без малого девять, по штату мирного времени, комиссар.
— А разве немцы тебе отмобилизоваться дадут, согласно нашим планам прикрытия?! Они всеми силами ударят, используя внезапность — учитывай, что атака в четыре часа утра воскресенья. Вспомни Польшу!
— Ты прав, — тихо произнес Дедаев. — До Ленинграда по дорогам тысяча верст, а германцы пройдут их всего за семьдесят дней. Сто километров каждую неделю пехота проходить будет. И это постоянно наступая — ведь не будем же мы без боя отступать?! А ведь еще паузы нужны, как минимум три, дней по десять, пусть даже пять, каждая. Тылы подтянуть, отдых пехоте и лошадям дать, пусть небольшой, боеприпасы и продовольствие подвезти. Теперь я начинаю понимать, что произойти сможет…
Глава 2
15–16 июня 1941 года
Кретинга — Курмачай
46-й укрепрайон
204-й строительный батальон
командир отделения
ефрейтор Зуев
— Слушайте старого Изю, молодой человек, и сержантом станете. Каждый человек в этой жизни стремится получить свой маленький гешефт. Но нужно всегда помнить — надо делиться с теми, от кого зависит твой гешефт. Если забыть про это, то лишитесь и места, и здоровья, и спокойствия — пусть вам жить столько, как мне пришлось, и никогда не хворать.
Старик вытащил фанерный ящик из-под шкафа, положил туда три пару почти новых галош, только зачем-то уже испачканных, придавил их рукою. Заметив взгляд ефрейтора, тихонько засмеялся — вот только смешок был нехороший, будто гвоздем по стеклу провели.
— Юноша, я все правильно сделал, измазав эти галоши. Ваша мама, век ей не знать болезней, и маленькие сестренки их теперь получат, и будут благодарить старика Изю. А вы бы отправили их новенькими — о, вы не знаете какой нюх бывает у людей, что желают получить гешефт, и не приложить к этому никаких усилий. Они вскрыли бы ящик на почте в том сибирском городке, и подменили новые галоши на старые — какое огорчение испытали бы ваши родные от столь подлого воровства. И это не гешефт, что приносит радость сердцу, а мерзость!
Алексей мгновенно понял, что старый еврей прав на все двести процентов, как любит выражаться учетчик из строительного управления, что закрывал наряды на опалубку возводимых бетонных укреплений. А ведь именно благодаря тому, что он вот уже два месяца следует советам этого старика, получил вместе со званием ефрейтора и существенную прибавку в денежном содержании. А за счет своевременно закрытых нарядов и представлений последовала и благодарность от начальника УНС-85 за стахановский труд его отделения, что уже числилось в батальоне «ударной бригадой».
В марте Алексея Зуева призвали на шестимесячные военные сборы, и отправили в Литву возводить бетонные коробки дотов укрепрайона. Дело насквозь знакомое — три года тому назад на действительной службе пришлось работать на строительстве Островского участка Псковского Ура. И то могли на военную службу и не взять — дети «раскулаченных» шли по «особому списку», дорога не то, что в институт или техникум, в девятилетнюю школу была закрыта. Да и в армию служить отправили не в артиллерию или связисты — в строители, которым даже трехлинейки не полагались, их лопаты да прочий инструмент с успехом заменяли. Хотя винтовку подержать в руках пришлось, обучали немного, да раз на стрельбище свозили, выдав на руки по обойме — пять патронов. Но и на присяге, конечно.
Повезло со службой, потому, вроде, как и «очистился», смог на строительство военного завода после службы попасть. И жизнь нормальной стала — койко-место в общежитие получил со своим шкафчиком, а от первой зарплаты в 348 рублей, и это после всех вычетов, налога, оплаты столовой и облигаций госзайма, почувствовал себя счастливым, как говорят — «попал на седьмое небо».
Теперь можно было, пусть жестко экономя, не только прожить вполне достойно, но и отправлять матери с сестренками по полторы сотни рублей каждый месяц. Ведь цены в магазинах стали приемлемыми — ржаной хлеб по 85 копеек, пшеничный вдвое больше, сахар по 4 рубля 10 копеек, как и дешевые конфеты — «подушечки». Колбасу брал либо «чайную» за 8 рублей, или ливерную, что была на рубль дороже. Да и махорку в пачках перестал покупать — за осьмушку (50 грамм) 40 копеек на службе платил — на содержании красноармейца лучшее позволить невозможно — на 42 рубля не пошикуешь. Но теперь дымил не «Боксом» или «Ракетой» за 35 копеек, а брал папиросы «Норд», что стоили почти вдвое дороже.
Но это было пределом его возможностей — в магазинах цены «кусались» весьма серьезно — несоленое масло в 19 рублей, копченая колбаса со шпиком 29, макароны по 4 рубля, булочка с маком и изюмом целковый, печенье червонец, а за бутылку водки нужно было выложить 11 рублей с полтиной. Хорошие папиросы «Беломорканал» два рубля за пачку с «картой», а «Казбек» так все 3 рубля 15 копеек стоил, будто на ней конь под джигитом настоящий, а не нарисованный. Но табак в папиросах замечательный — один раз купил, чтобы попробовать.