Крепость
Шрифт:
– Тогда перегрузим! – решает маат. – Но только в авральном порядке, давай, давай! – обращается он к ефрейтору. И объясняет мне резким, командным голосом:
– Мы ведь уже здорово припозднились с Вами, господин лейтенант.
– А что Вы везете? – интересуюсь у него.
– Молоко.
– Что за молоко?
– Молоко для завтрака, господин лейтенант!
Я с опозданием понимаю то, что услышал.
– Для завтрака? – спрашиваю непонимающе.
– Да, господа требуют свежее молоко, господин лейтенант.
Теперь
– Тогда поспешим! Вчетвером мы это в пять минут сделаем!
...требуют свежее молоко? Я не понимаю... Но, ведь я же все правильно расслышал! Завтрак ... это я тоже слышал. Что только должна означать вся эта чепуха?
Ефрейтор уже подогнал машину ближе и открыл кузов, где и в самом деле стоят два бидона молока, и больше ничего.
Бартль исчез в «ковчеге» и, не рассматривая упаковки и бандероли, подает их за собой в дверь. «Кучер» принимает их и передает дальше, маату, а тот протягивает наверх, ефрейтору. Дело спорится! Все идет как по маслу! Тут уж мне стоит только удивляться!
Но меня вновь охватывает странное, гнетущее ощущение нереальности: Автофургон с номером Морфлота посреди дороги в Эльзасе, в качестве молочной повозки!
Направлен ли он лично Богом для нашего спасения? Остается лишь возопить в благодарности: Боже! Веди нас и дальше десницей своею до самого Отечества ... или что-то подобное.
Последней Бартль берет курьерскую сумку с переднего сидения и хочет ее также передать.
– Нет, нет, Бартль, – кричу ему, сильно и громко, будто внезапно очнувшись ото сна, – я поставлю ее впереди, под ноги.
Маат-подводник открывает дверь кабины водителя и ставит сумку внутрь.
– Вы сможете забраться, господин лейтенант?
И когда киваю в ответ, он спрашивает еще:
– А откуда Вы, все же действительно сюда прибыли?
– Из La Pallice, Вам же уже сказали. Но раньше из Бреста, – отвечаю раздраженно.
– В Бресте наши парни все еще сражаются, – сообщает маат.
– Какое сегодня число, собственно говоря?
– Двадцатое. В Париже все чертовски плохо...
– Мы как раз оттуда, – произносит вдруг Бартль.
– В самом деле? Однако Вам здорово повезло. Вчера там началось всеобщее восстание. Должно быть настоящая мясорубка была. Я рад тому, что мы уже какое-то время назад сумели выскочить оттуда.
– А что у Вас за подразделение? – интересуется теперь Бартль.
– Командование группой ВМС «Запад».
– Ни фига себе! – присвистывает Бартль.
– Главный штаб в Париже, – дополняет маат.
Слышу слова этого парня как сквозь сон.
Не может такого быть: Командование группой ВМС «Запад»? Это не может быть правдой! Это какая-то мистика! Ведь наше подразделение принадлежит этому командованию! Что этот парень несет?
Saint-Malo пал?
– Батарея 190-миллиметровых пушек на острове – ну, как же он называется?
– Наверняка, у него постоянно горло болит! – влезает Бартль.
Отправляю Бартля и «кучера» на кузов. Ефрейтор тоже уже направился туда. После чего вынужден попросить помощи, чтобы суметь забраться в кабину: Сам я туда не заберусь.
– Как дела, господин лейтенант?
– Пожалуй, все путем! – отвечаю решительно.
Когда маат включает зажигание и машина трогается, во мне бьется одна мысль: СДЕЛАНО! Мы пережили это! Господи, Боже мой! Хвала Тебе и аллилуйя!
Командование группой ВМС «Запад»?
Все подразделение из Парижа имеет здесь теперь резиденцию? В Эльзасе?
Напрягаю мозг: Там шефом был сначала генерал-адмирал Заальвахтер , а потом прибыл адмирал Кранке . А как называется эта мусорная куча? Саверн? Никогда не слышал...
Мой автомат лежит на коленях, и я придерживаю его правой рукой.
Маат одаривает меня коротким боковым взглядом и спрашивает:
– А где Вас ранило, господин лейтенант?
– При авианалете самолета-штурмовика – прямо сразу за Луарой.
– Болит?
– Сносно. У меня были таблетки от боли. К сожалению, закончились.
– Потерпите несколько километров, а затем разживетесь еще, господин лейтенант – я думаю, медики Вам помогут.
Я говорю и при этом слышу сам себя. В голове опять сильное кружение.
Какого черта мы только едем в этой чужой машине по этой долбанной местности? Повсюду лишь плоский ландшафт рифленого железа и один крутой поворот за другим – все повороты дороги идут здесь под острым углом.
В локте опять учащенно стучит пульс. Хочу закусить губу от боли, но у меня вырывается громкий стон. Одновременно кручусь на сидении и сажусь немного выше: Пусть маат думает, что мой стон вызван лишь неудобным положением тела.
Тем не менее, могу ясно ощутить его взгляды уголком глаз, и затем он спрашивает:
– Может быть, мне взять у Вас автомат, чтобы не мешал?
– Нет, спасибо, все хорошо, – отвечаю ему и едва не стону в голос, такая боль пронзает меня.
Наверное, оттого, что я медленно снова заваливаюсь набок, маат интересуется теперь:
– А где же Вы сегодня ночевали? – и затем добавляет: – Если Вы разрешите задать Вам такой вопрос, господин лейтенант.
Хороший парень. Хочет удержать меня в сознании своим трепом – в сознании и реальности. Но лучше бы он этого не делал! Я сейчас настолько тронут его заботой, что слезы наворачиваются на глаза.
– В крестьянской усадьбе, с парнями из Люфтваффе, – произношу медленно.
Маату приходится много раз переключать передачи. Мы движемся то в гору, то с горы. Буковый лес тянется по обеим сторонам дороги, но скоро идет лишь с горы: Поворот за поворотом.