Крещение огнем
Шрифт:
Вблизи все по-другому. Глядя на Джен, Рэндел видел в ее глазах страх и ненависть. И когда придет время, — а оно непременно придет, в этом он не сомневался, — для того чтобы прикончить эту женщину, никакого искусства не потребуется. Это будет убийство — обыкновенное и жестокое убийство.
Не в силах больше выдерживать взгляд пленницы, Чайлдресс встал и отвернулся. Он сознавал, что понесет за ее смерть такую же ответственность, как и тот, кто спустит курок. Страшно подумать, как далеко он теперь от Бога и своего любимого Вермонта... И сколько бы ему ни заплатили, какими бы словами это
Американец молча поставил флягу с водой на пол, вышел из сарая и сделал знак стоящему снаружи часовому запереть дверь.
Заранее зная, что все ее усилия обречены на неудачу, Мигэн Льюис все же сказала:
— Подождите минутку, я пойду узнаю, сможет ли мама подойти к телефону.
Осторожно положив трубку на стол, она вышла из кухни, и на цыпочках приблизилась к двери комнаты, которую отец приспособил под кабинет. Она остановилась и прислушалась. Ни звука. Тогда Мигэн тихонько постучала.
— Мама, это снова из Белого Дома, секретарь президента. Президент хотел бы с тобой поговорить и выразить свои соболезнования.
Мертвая тишина.
— Ну, пожалуйста, мама, скажи хоть что-нибудь. Он звонит уже третий раз. Можно ведь хотя бы выслушать, что он скажет.
Но и эти ее просьбы не вызвали никакого отклика. Подождав еще несколько секунд, Мигэн сокрушенно вздохнула.
— Я скажу, что ты сейчас не можешь подойти, пусть звонят завтра. Ладно, ма?
Так и не добившись ответа, Мигэн повернулась и медленно пошла на кухню. Она знала: при желании мать умеет быть такой же упрямый, как и отец.
Аманда Льюис неподвижно застыла на своем привычном посту — напротив стола Эда. Дочь, несмотря на оценки после окончания колледжа, которые обеспечивали ей поступление в любой медицинский институт страны, не сможет ее понять. Да и откуда? Она — еще совсем девочка, и только начинает узнавать жизнь. Мигэн еще не знает той силы любви, что узнала ее мать. Ей еще предстоит понять, что громкие титулы и возраст не могут дать некоторым людям ни ума, ни сострадания. Даже Эд, несмотря на "всю свою силу, оставался всего лишь человеком, который пытается разобраться в том, почему временами мир, в приступе, бессмысленной ярости, набрасывается на собственных детей и пожирает их.
Красная лампочка на аппарате Эда перестала мигать — дочь наконец положила трубку, — а Аманда продолжала свдеть, не сводя глаз с телефона. Неужели и с мужем было так же? Только что в человеке билась, трепетала, горела жизнь, мгновение — и ничего? Неужели вся жизнь Эда оказалась лишь краткой и незначительной вспышкой света? Неужели все его стремления, мечты и надежды, о которых свидетельствуют эти кипы бумаг, мгновенно исчезли, как эта вспышка света?
Нет, Эд заслуживает лучшей участи. Его дело не было только мечтой или иллюзией. Пусть старания добиться мира и понимания стоили ему жизни, это не значит, что все его планы умрут вместе с ним. Еще не зная точно, что она предпримет, Аманда решила, что надежды и стремления мужа, какими бы непрактичными они иногда ни казались, не должны быть забыты. Он часто говорил: мало протестовать против несправедливости, необходимо подтверждать это делами. Отказываясь выслушать соболезнования президента и тем самым позволить ему успокоить свою совесть, Аманда выражала свой протест. Но протест ее будет бессмысленным, если не подкрепить его действием.
Обойдя стол мужа, Аманда села в его кресло и рассеянно раскрыла первую попавшуюся под руку папку. Читая рукописные наброски, она думала: что сделать, чтобы уберечь других жен и матерей от той муки, которую переживает сейчас она? Быть может, если привлечь чье-то внимание к тому, что пытался сказать Эд, удастся что-то изменить. Как знать? Нужно попробовать... Хотя бы во имя того, чтобы ее утрата обрела какой-то смысл, не стала напрасной.
Оставив двух людей у дорожного заграждения, Фернандо На- ранхо отошел на обочину, где еще два бойца его маленького отряда пытались разжечь костер, чтобы сварить кофе — он поможет им не уснуть на протяжении долгой ночи. Впрочем, всем пятерым бодрствовать не обязательно. В конце концов, они — простые крестьяне и пастухи. И хотя каждый из них готов отдать жизнь за свободу Мексики, семьи кормить тоже необходимо. Как и тысячи других милиционеров и бойцов войск сельской обороны, Наранхо и четверо его товарищей выполняли свой воинский долг от случая к случаю, в свободное время. В эту ночь их задание было несложным: установить дорожную заставу за линией мексиканских позиций и не пропускать никого, кроме своих.
Хотя сам Наранхо предпочел бы какое-нибудь более ответственное задание, в глубине души он понимал: ему не место в тылу американцев, іде сражаются его сын и старший внук — слишком уж он стал стар и медлителен. Конечно, он мог настоять на своем, но это было бы проявлением глупости и тщеславия. К тому же, кто-то должен оставаться дома, приглядывать за женщинами и скотиной. Младшие внуки одни не справятся. Вот он и остался, помогая, по мере сил, войскам сельской обороны, коща позволяли время и здоровье.
Тяжело опираясь на винтовку Маузера образца 1898 года, Наранхо стал осторожно опускаться на одеяло, расстеленное у костра, когда улышал шум приближающейся машины. Насторожившись, он посмотрел на дорогу, откуда доносился звук, потом оглянулся на заграждение. Двое его товарищей на дороге тоже услышали шум: держа ружья наизготовку, они стояли, вглядываясь вдаль. Хотя особой опасности ждать не приходилось, старик все же велел двоим у костра повременить с кофе — на случай, если понадобится их помощь.
С трудом разогнувшись, Наранхо заковылял навстречу автомобилю, показавшемуся из-за поворота.
Лефлер задремал и проснулся только после того, как водитель остановился перед самым заграждением. Открыв глаза и увидев, что это еще не лагерь, француз спросил, в чем дело. Сидевший на заднем сиденье канадец рассмеялся:
— Так, пустяки. Какие-то старики перегородили дорогу.
Выпрямившись, француз увидел заграждение, а за ним — двух вооруженных мужчин. Заметив, что в руках у них — допотопные винтовки, Лефлер тоже засмеялся, пытаясь обратить инцидент в шутку.