Крещение Руси – благословение или проклятие?
Шрифт:
Огнем и мечом
«Житие… царя и великого князя святого и праведного Владимира…» повествует: «И стремясь не только Киев, но и всю державу свою светом веры святой просветить, послал Владимир людей во все русские города крестить народы, на не захотевших же креститься большую дань налагал» [13] . Этот прелюбопытнейший документ при внимательном прочтении доказывает как минимум то, что даже Киевское княжество, оказывается, подчинилось не целиком, и какие-то народы так и не приняли новой веры. Вообще что в те годы называли Русью? Это очень интересный вопрос.
Историк Василий Ключевский, не отрицая факт крещения Владимира, тем не менее не указывает на факт «Крещение Руси» как на исторический. Просто… Владимир, став христианином, сказал: «Худо, что мало городов около Киева», – и начал строить остроги по рекам Стугне, Трубежу, Суле и др. Эти укрепленные пункты заселялись боевыми людьми, которые вербовались из разных племен славянских и финских, населявших Русскую равнину [14] .
Название «Русь» в Средние века встречается в разных частях Европы, и сведения эти в должной мере еще не проанализированы [15] . Вот отрывок из Лаврентьевской летописи о нашествии на «Русь» наших хороших знакомых «монгольских татар»: «…всемилостивый бог хотел погубить и наказать безбожных сыновей Измаила, куманов, чтобы отомстить за христианскую кровь; что и случилось с ними, беззаконными. Эти таурмены прошли всю страну куманов и подошли близко к Руси (выделение мое. – М. С. ) на место, которое называется Половецкий вал. Узнав об этом, русские князья Мстислав Киевский, и Мстислав Торопецкий, и Мстислав Черниговский, и прочие князья решили идти против татар, полагая, что
ПВЛ сообщает нам очень интересные подробности о крещении неким Добрыней, как мы помним – дядей Владимира, Новгорода. «…и тотчас сокрушил идолов, деревянные сжег, а каменные, изломав, низверг в реку; и была нечестивым великая печаль. Мужи и жены, видев это, с воплем великим и слезами просили за них, будто за настоящих богов. Добрыня же, насмехаясь, им говорил: «Что, безумные, сожалеете о тех, которые себя оборонить не могут, какую пользу вы от них чаять можете». И послал всюду, объявив, чтоб все шли ко крещению. <…> И пришли многие, а не хотящих креститься воины притаскивали и крестили, мужчин выше моста, а женщин ниже моста. <…>». Не знаю, как у кого, но у меня эти строки вызывают большое удивление. Тот же самый Добрыня, который 8 лет назад здесь же воздвигал своих «богомерзких идолов» (вероятно, тоже преодолевая какое-то сопротивление, – иначе зачем об этом сообщалось бы как о чем-то значимом?), теперь сталкивается со странным явлением. За эти 8 лет его «идолов» так полюбили, что «с воплем и слезами великими просили за них, как за настоящих богов». Нет ли здесь какой-то попытки выдать желаемое за действительное?
Вообще-то для языческого менталитета, настоящего языческого менталитета, а не «новодела», созданного в последние годы по аналогии с аврамическими религиями, совершенно не свойственно миссионерство. Вера язычника – это вера в духов пращуров и родовые связи с тотемными существами. Это еще и самоидентификация. Племя, живущее у озера и занимающееся преимущественно рыболовством, имеет в своем пантеоне некий «дух озера», от которого они выводят свою генетическую «самость». Племя, живущее в лесу и занимающееся преимущественно охотой, выводит свой род, допустим, от медведя и этим-то прежде всего и отличается от «рыболовов». Завоевать – да, ты можешь завоевать других язычников и сделать их рабами, но НАВЯЗАТЬ (!!!) своих предков, фактически породниться с бывшим противником, с точки зрения язычника, даже не «кощунство», а просто несусветная глупость. Все равно что «назначить» китайца эскимосом. И сам победитель знает, что это не так, да и побежденный понимает, что он пусть и раб, но никак не эскимос. В этом одновременно и сила, и слабость язычества. Язычество, как правило, очень сильно в обороне. История Руси этому – лучшее подтверждение. Язычник стоит насмерть, не пуская «чужих» в свое священное сакральное место жительства, но как концепция для создания империи – язычество не выдерживает никакой конкуренции. Возможны союзы племен, даже прочные союзы, но только не единое политическое пространство с самодержцем во главе. Не то же ли самое произошло с американскими индейцами? Союзы племен не смогли противостоять молодой, еще не вполне оформленной, но нации, на тот момент вооруженной мощной идеологией – идеи Великой Французской революции + еще молодой протестантизм.
Возвращаясь к Владимиру, осмелюсь предположить, что все дело было ни в какой не в вере, а именно в том самом «единовластии». А в борьбе за власть все средства хороши. Надо было воссесть в Киеве – пригодились варяги, варягов «кинули» и попытались укрепить свою власть с помощью Византии. Вот только «кинуть» византийцев было потруднее. Митрополит Иларион в «Слове о Законе и Благодати» откровенно писал: «И не было ни одного противящегося благочестивому его [Владимира] повелению, а если кто и не с любовью, но со страхом принужден креститься, потому что благоверие его [Владимира] с властью сопряжено». Один из источников, включенных в «Историю» Татищева, так дополнил официальное повествование о крещении в Киеве: «Инии же нуждою последовали, окаменелыя же сердцем, яко аспида, глухо затыкаюсче уши своя, уходили в пустыни и леса, да погибнут в зловерии их». ПВЛ сообщает закономерное следствие: «Сильно умножились разбои». Христианские епископы потребовали от князя принятия самых жестких мер: «Почему не казнишь разбойников»? (Логично предположить, что именно христианские священнослужители особенно страдали от вновь появившихся разбойников.) «Боюсь греха», – откликнулся князь с явной иронией. Следует учесть, что на языческой Руси смертной казни не было, существовали кровная месть и штраф (вира), требование епископов опиралось именно на христианское, византийское законодательство. Столь буквальное толкование «Не убий» епископов не устроило: «Ты поставлен Богом для наказания злым, а не добрым на милость. Следует тебе казнить разбойников». Через некоторое время епископы разобрались в ситуации: вира оказалась одним из главнейших источников княжеских доходов, десятая часть которых шла духовенству. Вира была восстановлена, и еще в XII веке церковники сами собирали ее в принадлежащих им селах (Грамота князя Мстислава Владимировича Юрьеву монастырю, 1130). Корону на голове «восточных монархов» удержать удалось, но уже не так и далек был день, когда она зашаталась всерьез.
Новгород оказался крепким орешком и так просто Владимиру подчиняться отказался. Летопись описывает события так: «6499 (991). В Новгороде люди, увидев, что Добрыня идет крестить их, учинили вече и заклялись все не пустить их в город и не дать опровергнуть идолов. И когда он пришел, они, разметав мост великий, вышли с оружием, и какими бы угрозами или ласковыми словами их Добрыня ни увещевал, они и слышать не хотели, и вывели два самострела больших со множеством камней, и поставили их на мосту, как на настоящих своих врагов (выделено мной. – М. С. ). Высший же над славянскими жрецами Богомил, который из-за своего красноречия был наречен
Дары волхвов
Опыт Владимира и Киева, несмотря на очевидные огрехи, был расценен в основном положительно. И через несколько десятилетий волна насильственной христианизации (если верить летописям) прокатилась по всей Руси Залесской (Ростов, Суздаль, Владимир). В «Житии» ростовского епископа Исайи описывается, как Исайя из Ростова «обходит прочие города и места в Ростовской и Суздальской областях» и, где «находит идолов, всех предает огню». Насколько было это эффективно с точки зрения борьбы за умы и души русичей, можно судить хотя бы по тому, что до XVII века переписывались церковные поучения против язычества, до XVIII века в церковных требниках стояли вопросы к исповедующимся – не ходил ли к волхвам, не исполнял ли их указаний. В 40-х годах XVIII века (!!!) архиерей Дмитрий Сеченов доносил о нападении на него русских язычников. Хотя тут тоже нужно «делить на десять». Неизвестно, кого архиерей посчитал «язычниками». Судя по тому, как легко это клеймо ставится сегодня, вполне возможно предположить, что это были кто угодно, включая обычных разбойников или просто людей, не понравившихся г-ну Сеченову лично. Вспоминается одна история, озвученная писателем-сатириком Михаилом Задорновым, о том, как двое выпивох решили просто так, шутки ради «дать в рыло» священнику. Правда, итог был немного иной. Задорновский священник в миру оказался то ли боксером, то ли дзюдоистом. Ну вот, скажете, этого шута горохового нам еще как не хватало! Тот еще литературный авторитет! Не торопитесь…
В 2010–2011 годах издательством «Амрита» было издано несколько книг, в том числе «Славянские Веды» А. Асова (репринт СПб., 1881), «Велесова книга» и др. «при финансовой поддержке» как раз М. Задорнова. Так что если и шут, то уж точно не гороховый. (Кто читал У. Шекспира, помнит, насколько высокий ранг у этого персонажа в политике.)
Не в те ли баснословные времена крещения «огнем и мечом» зародилось знаменитое российское «двоемыслие»: «одни слова для кухонь – другие для улиц»? Не тогда ли были заданы основные тренды отношений власти и народа? Власть стояла у алтарей, смиренно потупив взор, и получала благословение на «единовластие». Простой же народ передавал от поколения к поколению заговоры и заклинания, украшал дома и одежду языческим орнаментом, исполнял языческие обряды, обращался за помощью к волхвам: лекарям и изготовителям амулетов, слушал сказителей языческих мифов – «кощун» (от которых, собственно, и происходит столь популярный сегодня термин «кощунство»). На городских площадях проходили языческие игрища. В церковном поучении XII века описываются многолюдные языческие сборища в любую погоду и пустующие церкви [18] . Именно с тех пор русская цивилизация остается цивилизацией двойственной (или даже двуединой): с одной стороны – книжная культура (христианская), культура образованного слоя населения, или, если хотите, «элиты», с другой – народная, преимущественно устная карнавальная культура, где очень трудно приживались христианские образы, а если и приживались, то скорее «антихристианские». Много ли мы можем припомнить сказок, где активно действуют ангелы? А сколько русских сказок про чертей?
Однако многочисленные хрестоматийные истории о «восстаниях волхвов» мало похожи на «национально-освободительную борьбу». Они не выстраиваются в единую систему. Из учебника в учебник кочует история о том, как в 1024 году некие «волхвы» подняли восстание («всташа») в Суздале, князь, «захватив волхвов, одних изгнал, а других казнил» [19] . Но есть много вопросов. Не очень понятно значение слова «всташа». Возможно, это означает просто «появились», да и восстание двух человек выглядит как-то странно. Активное участие в «восстании» принимала так называемая простая чадь (а была еще «старая чадь») – очень большой соблазн слово «чадь» прочитать как «молодежь». Но если вспомнить события в Киеве, связанные с призванием полоцкого князя Всеслава Брячиславича, то окажется, что чадью называли дружину. Собственно, «требования» восставших не содержали никаких антихристианских лозунгов или требования вернуть «родных богов». Бунт свелся к банальному грабежу зажиточных крестьян и был вызван засухой и последовавшим за ней голодом. Другая известная история о том, как некий волхв стал пророчествовать в Киеве, привлек много народа, но «в одну из ночей пропал без вести», якобы унесенный дьяволом. Другой волхв объявился в Новгороде, где принялся хулить веру христианскую и обещать совершение чудес. Власть новгородского епископа пошатнулась. Он, надев праздничное облачение и взяв в руки крест, призвал новгородцев разделиться на тех, кто верит волхву и верит Богу: «Князь Глеб и дружина его пошли и стали около епископа, а люди все пошли к волхву». Ситуация разрешилась малой кровью. Князь, спрятав под плащом топор, подошел к волхву и завязал с ним разговор: «А знаешь ли, что будет с тобою сегодня?» – «Чудеса великие сотворю», – ответил ничего не подозревающий богослужитель. Князь вынул припрятанный топор и одним ударом посрамил провидческий дар язычника. Естественно, никакого осуждения такого богословского «аргумента» со стороны автора летописи не следует. «И пал он мертвым, и люди разошлись. Так погиб он телом, а душою предался дьяволу», – удовлетворенно резюмировал христианский монах.
История очень похожа на описанную известным французским средневековым историографом Жаном де Жуанвилем в «Книге благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика» ( Livre des saintes paroles et des bons faiz nostre roy saint Looys ) (скорее всего, создавалась между 1305 и 1309 годами). Однажды духовные лица и богословы созвали всех евреев некоего восточного города, чтобы научно доказать им истинность христианского учения. Евреи во множестве откликнулись на приглашение. Вот, все-таки не перестаешь удивляться нравам «темных веков»: какие-то «диспуты»… с евреями… Нет чтобы принять закон «о богохульстве» и всех сомневающихся упечь на цугундер! Средневековое духовенство «опускалось» до теологических споров! Впрочем, в данном случае спор получился несколько смазанным. Жуанвиль сообщает о присутствии на мероприятии некоего рыцаря-калеки, участника Крестовых походов, ходившего на костылях. Один прелат вежливо обратился к ученому раввину с вопросом – верит ли он в непорочное зачатие Христа. «Конечно, нет», – ответил раввин. Тогда благочестивый рыцарь, оскорбленный столь богохульным ответом, поднял костыль и сбил с ног раввина, а потом накинулся на остальных неверных, которых обратил в постыдное бегство. О поведении рыцаря донесли Людовику Святому с просьбой сделать ему соответствующее внушение, на что король вынес мудрое суждение: