Крест и свастика. Нацистская Германия и Православная Церковь
Шрифт:
Важное значение для успешной миссионерской работы имела подготовка образованных священнослужителей. И в 1942 г. в Берлине наконец начали свою деятельность богословские курсы. Из письма о. А. Киселева митр. Серафиму от 17 октября 1942 г. видно, что функционировали курсы с сентября, посещали их в то время 9 человек, а преподавали сам Киселев и еп. Филипп (Гарднер) [522] . 10 мая 1943 г. в покоях митр. Серафима под его председательством состоялась конференция преподавателей богословских курсов в связи с окончанием программы I курса. Выпускные экзамены состоялись в конце мая, сдали их 12 человек (из них 2 студента университета). В качестве преподавателей в то время уже значились сам митр. Серафим, еп. Филипп, архим. Иоанн, архим. Гермоген, священники С. Положенский, П. Гекке, А. Киселев, д-р Левицкий, Е. Лебедев и Н. Фабрициус. Таким образом, среди них были как карловчане, так и представители юрисдикции русского Западно-Европейского Экзархата Вселенской Патриархии. Государство никак не финансировало курсы. Средства собирали в виде пожертвований настоятели приходов епархии, преподаватели же читали лекции бесплатно. Согласно протоколу заседания мюнхенского приходского совета от 29 апреля 1943 г., он постановил периодически производить сборы в церкви для пастырских курсов, введя вторую тарелку. В июле было объявлено об открытии записи слушателей «Вторых богословских курсов при Епархиальном управлении в Берлине» [523] . Пока точно не известно, начали ли они свою работу,
522
РГВА, ф. 500, оп. 3, д. 450, л. 56–57.
523
CP, май 1943. С. 2, июль 1943. С. 1; АГЕ, д. Книга протоколов заседаний приходского совета Св. — Николаевской церкви в г. Мюнхене с 12 апреля 1942 г. по 8 января 1944 г., л. 13; Gaede К.,a.a.O. S. 145–146.
Важное значение придавалось благотворительной церковной деятельности. В берлинском Свято-Владимирском приходе ею активно занималось насчитывавшее 46 человек сестричество св. кн. Ольги. В мае 1946 г. один из членов общины вспоминал: «Сестричество, давно работавшее уже в приходе, взяло на себя посещение больных и заботы о детях; оно организовывало детские сады, устраивало елки и т. п.» [524] .
Наряду с благотворительной деятельностью и заботой о богослужебных помещениях сестричество регулярно устраивало религиозно-литературные доклады. В 1941 г. в Берлине начала работать иконописная школа, опорой которой также являлось сестричество. 12 апреля 1942 г. руководительница этой школы Т. Косинская открыла в кафедральном соборе выставку и прочитала доклад «Православная икона». В мае 1943 г. подобное сестричество было учреждено при мюнхенском приходе, существовали они и в других общинах [525] .
524
Иоанн (Шаховской), архиепископ.Указ. соч. С. 365.
525
Зайде Г.Указ. соч. С. 23: Gaede К.,a.a.O. S. 141,143; РГВА, ф. 500, оп. 3, д. 454, л. 61.
Благотворительная помощь оказывалась прежде всего восточным рабочим, а с начала 1944 г. появившимся в Германии многочисленным беженцам с территории СССР. Среди них были сотни православных священнослужителей, в том числе более 20 епископов из Белоруссии, Прибалтики и Украины. Заботу о престарелых священниках и их семьях взяла на себя Германская епархия. Так, например, в феврале 1944 г. церковный совет прихода в Сосновицах решил устроить приют для эвакуированного престарелого духовенства. В это время благотворительный комитет при общине уже выдавал беженцам ежевоскресно 150 бесплатных обедов, собирал для них одежду и т. п. Интересно, что, узнав об этой деятельности, совет Свято-Троицкой церкви в Белграде постановил с благословения митр. Анастасия ассигновать ежемесячно приходу в Сосновицах на оказание помощи беженцам 2000 динаров. В апреле 1944 г. Сосновицкая община содержала 6 престарелых священников, Венская — 8, Берлинская — 4, Бромбергская — 3, Познаньская, Мюнхенская и Штутгартская по 2. Митр. Серафим предложил и другим приходам опекать эвакуированных и с этой целью основал при епархиальном управлении «Фонд помощи священнослужителям-беженцам». А 1 августа 1944 г. митрополит предписал во всех церквах епархии за богослужениями устраивать тарелочные сборы в этот фонд. Кроме того, в течение всей войны в храмах проводились сборы в пользу Центрального союза русских увечных воинов (инвалидов) [526] .
526
CP, февраль 1944. С. 3; апрель 1944. С. 3; август 1944. С. 1; АГЕ, д. Журнал протоколов заседаний приходского совета Св. — Николаевской церкви в г. Мюнхене с 4 марта 1944 г. по 26 ноября 1951 г., л. 13–15.
Значительная часть подобной деятельности, прежде всего помощь восточным рабочим и военнопленным, воспринималась многими мирянами и священниками как оппозиционная режиму. Также ее нередко оценивали и нацистские ведомства. В связи с этим историк К. Геде вполне справедливо писала: «Позднее после нападения на их страну многие решили для себя вопрос — на какой стороне они должны стоять. Это проявилось в акции солидарности общин в отношении их соотечественников — восточных рабочих и военнопленных. В основном имели место анонимные акции по смягчению нужды последних, и, если говорить о священниках, — душепопечительная деятельность, даже в том случае, если с этим могли быть связаны репрессии» [527] .
527
Gaede К.,a.a.O. S. 242–243.
Нападение гитлеровской Германии на СССР действительно вызвало не только резкое ухудшение отношения властей к русской эмиграции, но и встречную негативную реакцию части последней. Поразительным является факт, что в берлинской газете «Новое слово» 7 декабря 1941 г. был опубликован текст резко антинацистского послания Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) от 22 июня в «Правде». Публикация сопровождалась комментариями с выражением сомнения в авторстве митрополита Сергия, но ведь на оккупированной территории СССР лишь сам факт хранения этого послания карался расстрелом [528] . Отнюдь не однозначно негативным являлось отношение к Местоблюстителю митрополита Серафима (Ляде). В конце сентября 1943 г. у него (после избрания Сергия патриархом) было взято интервью германскими журналистами, в котором наряду с непризнанием законности выборов митрополит с определенной симпатией отозвался о личности главы Московской Патриархии и попытался объяснить его поведение слабохарактерностью и некоторыми физическими недостатками: «Я лично хорошо знаю митрополита Сергия… Это — ученый теолог, но совершенно бесхарактерный человек, который не понимает, как ориентироваться в политике, и не имеет представления о тактике… Мне известно, что митрополит Сергий не предвидел, что большевикам удастся хитрым образом сделать его послушным их целям. Фактически это было не тяжело, так как митрополит Сергий — старик; он почти глух и уже давно слышит не все, что ему говорят» [529] .
528
Новое слово. 1941. 7 декабря; ВА, R901/69 292. Bl. 78.
529
АА, Inland I-D, 4797.
О своем непростом положении в период войны митр. Серафим выразился в докладе на епархиальном собрании 1946 г. следующим образом: «Я думаю, никто не сомневается в том, что управление нашей епархией в годы до капитуляции было нелегким делом, иногда даже мучительным подвигом. Я нередко проливал тайные слезы, нередко проводил бессонные ночи; были и дни, когда я боялся, что лишат меня свободы, ведь и тогда в нашей среде было немало шпионов, доносчиков и провокаторов… отношение ко мне Восточного министерства было крайне отрицательное; только за неделю до капитуляции г-н Розенберг
530
Распоряжения Высокопреосвященнейшего Серафима… август 1946. С. 3–4.
В воспоминаниях Е. Комаревича в сентябре 1950 г. отмечалось: «А сколько людей спас Митрополит Серафим из рук гестапо и других нацистских органов» [531] . О заступничестве митр. Серафима за архиеп. Александра уже говорилось. О другом примере — защите настоятеля прихода митр. Евлогия в Восточной Пруссии — рассказывал в августе 1945 г. архим. Иоанн: «Уже во время войны с СССР, когда о. А. Аваев миссионерски окормлял и небольшую общину Мемеля, на него был серьезный донос в гестапо, что он „высказывается за победу России над немцами“. По этому делу он был вызван в Берлин архиепископом Серафимом, и мы с ним были вместе у главы Германской епархии. Помню, меня тронуло, что прот. Аваев на вопрос архиепископа Серафима простодушно признался в этих своих словах, произнесенных им в приходе. Справедливость требует сказать, что архиепископ Серафим (имевший вход в отдел государственной безопасности) замял это очень неприятное для прот. Аваева дело. Кстати отмечу, что он же исхлопотал мне разрешение посетить второй приход моего благочиния в Данциге, когда я подписью о невыезде уже был привязан к Берлину» [532] . И Аваев являлся не единственным священником епархии, которому угрожали репрессии гестапо. Так, 17 декабря 1943 г. комиссар по управлению русским церковным имуществом в Висбадене со ссылкой на заключение гестапо сообщал РКМ о местном протоиерее Павле Адамантове: «Политическая позиция Адамантова неясна. Позитивного отношения к национал-социалистическому государству от него едва ли можно ожидать. Так как он здесь уже проявлял себя различным образом в невыгодном свете, нельзя утверждать о политической благонадежности Адамантова» [533] .
531
Распоряжения Высокопреосвященнейшего Венедикта, архиепископа Берлинского и Германского и Среднеевропейского митрополичьего округа, сентябрь 1950. С. 22.
532
Материалы к биографии архиепископа Иоанна (Шаховского). С. 85.
533
ВА, R5101/23092. Bl. 154.
Неоднократно митр. Серафиму приходилось защищать и архим. Иоанна, которого гестапо еще в 30-е гг. дважды пыталось выслать из Германии. О. Иоанн (Шаховской) никогда не скрывал своего отрицательного отношения к антисемитизму нацистов [534] . В годы войны он обращался к немецким лютеранским и католическим епископам с просьбой помочь в прекращении уничтожения советских военнопленных и истреблении православных сербов в Хорватии. Был он связан и с германским церковным сопротивлением, участвуя в проведении тайных экуменических христианских собраний на квартире берлинского пастора Унгнада. Среди членов этого кружка были мученики за веру, например казненный о. И. Метигер. В августе 1945 г. в своей парижской лекции о. Иоанн отмечал: «Я знал немало верующих христиан и пастырей-немцев, которые не сомневались, что военная победа национал-социализма приведет к ничем уже не удерживаемому и в Германии гонению на Христову веру. Эти люди искренне желали поражения своей стране». В январе 1943 г. гестапо произвело обыск в квартире архимандрита, изъяв личные бумаги. Его книжный склад религиозной литературы также был опечатан и реквизирован. Самого о. Иоанна, вызванного из-под Дрездена, допрашивали 7 часов, взяли подписку о невыезде из Берлина и запретили посылать кому-либо религиозную литературу [535] .
534
Иоанн (Шаховской), архиепископ.Указ, соч. С. 375.
535
Материалы к биографии архиепископа Иоанна (Шаховского). С. 83. 86.
Эти запреты архимандрит Иоанн обходил любыми путями. В своих воспоминаниях он подчеркивал: «От первого и до последнего года существования национал-социалистической Германии я был в ней представителем свободного апостольского Православия, независимого ни на йоту ни от государства, ни от каких-нибудь общественных или иных человеческих организаций или идей… Библейская и святоотеческая вера наша исключала для нас возможность благословения каких-либо языческих движений, пытавшихся лишь использовать Церковь для своей цели. Мы указывали на нехристианский характер их идеологии… Тысячи людей, живших тогда в Берлине, ныне рассеявшиеся по всему миру, были свидетелями и участниками этой борьбы, начавшейся в тридцатые годы в Германии. Это была борьба за сущность Христовой веры» [536] .
536
Материалы к биографии архиепископа Иоанна (Шаховского). С, 83: Иоанн (Шаховской), архиепископ.Указ. соч. С. 363.
Два мирянина православной Германской епархии непосредственно участвовали в антифашистском сопротивлении и были убиты. Лиана Берковец принадлежала к берлинской группе Риттмейстера, организации «Красная капелла», а Александр Шморель к мюнхенской «Белой розе». Берковец в 16 лет начала участвовать в нелегальной работе и распространять листовки и воззвания. Лиана была дочерью еврейского отца и русской матери, вместе с которой являлась прихожанкой Свято-Владимирской общины на Находштрассе. 30 марта 1943 г. Берковец была арестована, 18 апреля осуждена «за подготовку государственного преступления» и 5 августа 1943 г. казнена в берлинской тюрьме Плетцензее [537] . А. Шморель активно участвовал в изготовлении и распространении антинацистских листовок. Его связь с православием была самая тесная, дед Шмореля по материнской линии был русским священником. На следствии Александр сказал: «Я сам строго верующий приверженец Русской Православной Церкви». Помимо немецких студентов он опирался в своей деятельности на друзей из русских эмигрантов, о которых на допросе умолчал. Шморель был приговорен к смертной казни и 13 июля 1943 г. гильотинирован. В день его казни духовника архимандрита Александра (Ловчего) допустили к осужденному, поручив ему уговорить «смертника» просить о помиловании. Но юноша, обосновавший свое сопротивление нацистской власти христианскими мотивами, отказался от этого шага. Письмо Александра Шмореля родным ясно показывает, что именно вера давала ему силы идти за свои антифашистские убеждения на смерть: «Смерть не является концом, а лишь переходом к новой, гораздо лучшей, чем земная, жизни, в которой больше не будет разлуки и кончины» [538] .
537
Gaede К.,a.a.O. S. 246–247.
538
Gaede К.,a.a.O. S. 247–248; Зайде Г.Указ. соч. С. 24; К 50-летию со дня убиения Александра Шмореля. «Не забывайте Бога!!!» // Вестник Германской епархии РПЦЗ. 1993. № 1, С. 18–23: ВА, R601 Nr. 3. Bl. 3–4.