Крестный отец (др.перевод)
Шрифт:
Мужчины женились (нет нужды добавлять — на сицилийских девушках), рождались дети и хотя дела по вывозу мусора было достаточно для пропитания, оно не позволяло платить за другие удовольствия, предлагаемые Америкой. И тогда члены семейства Бочичио превратились в посланников мира и заложников во время переговоров между воюющими группировками мафии.
Они сознавали свою ограниченность и неспособность тягаться с другими семействами в борьбе за организацию таких дел, как проституция, игры, наркотики. Эти простаки были способны предложить подарок патрульному полицейскому, но не знали, как подобраться к политическому взяточнику. У них всего два положительных качества: честность и жестокость.
Бочичио никогда не лгали, никогда не изменяли друзьям. Бочичио также никогда не забывали обиды и не оставляли ее без отмщения, как бы дорого это им не обходилось. Так, случайно, они и наткнулись на то, что стало их прибыльной профессией.
Когда находящиеся в состоянии войны семейства решали пойти на мирные переговоры, они связывались с Бочичио. Глава семейства Бочичио брал на себя предварительные переговоры и поставку необходимого числа заложников. Так, например, когда Майкл отправился на встречу с Солоццо, один из членов семейства Бочичио остался в качестве заложника в доме Корлеоне, за что платил, разумеется, Солоццо. Будь Майкл убит, Корлеоне ликвидировали бы этого заложника. Семейство Бочичио отомстило бы Солоццо, как виновнику гибели их соплеменника. Члены семейства Бочичио были настолько примитивны, что на пути к мести их ничто не могло остановить. Они не останавливались и перед опасностью для жизни. Заложник Бочичио был надежнее золота.
И вот теперь, когда дон Корлеоне попросил Бочичио вести мирные переговоры и поставить заложников для всех приглашенных на конференцию семейств, никто не позволил себе усомниться в искренности его намерений. Тут не могло быть измены. Конференция будет безопаснее свадьбы.
После передачи заложников состоялась встреча в комнате совещаний одного небольшого банка, президент которого был должником дона: часть акций, записанных на его имя, принадлежали дону. Президент всегда помнил день, когда он предложил дону Корлеоне письменное удостоверение об истинной принадлежности акций. Дон Корлеоне был потрясен.
— Я мог бы тебе доверить тебе свое имущество, — сказал он президенту. — Я мог бы доверить тебе свою жизнь и здоровье моих детей. Я не допускаю, что ты способен обмануть меня. В таком случае рухнул бы весь мой мир, вся моя вера в человека. Разумеется, у меня все записано, и в случае моей смерти наследники будут знать, где искать мои деньги. Но я уверен, что ты взял бы на себя защиту интересов моих детей.
Президент банка хоть и не был сицилийцем, хорошо понял дона. Теперь просьба дона была для него приказом, и в субботу утром в распоряжение семейств была предоставлена комната совещаний банка с глубокими кожаными креслами и звуконепроницаемыми стенами.
Охрана банка была поручена небольшой группе специально подобранных людей, которые были одеты в форму служащих банка. В субботу в десять часов утра комната совещаний банка начала заполняться. Кроме пяти семейств Нью-Йорка были приглашены представители десяти семейств со всех концов Соединенных Штатов, кроме, разумеется, Чикаго, на который давно махнули рукой. Нечего звать бродячих псов на столь важное совещание.
В распоряжении гостей был бар и буфет. Каждый представитель семейства имел право привести на конференцию только одного помощника. Большинство донов привели своих консильори, и число молодых людей на конференции было относительно невелико. Том Хаген был одним из немногих молодых людей и единственным не сицилийцем. Он был объектом пристального внимания всех присутствующих.
Хаген знал, как себя вести. Он не разговаривал, не улыбался. Он был готов прислуживать своему господину, дону Корлеоне, как прислуживает князь своему королю: приносить холодные напитки, зажигать его сигару, придвигать к нему пепельницу — с чувством собственного достоинства и ни в коем случае не с раболепием.
Хаген был единственным в комнате, кто знал, чьи портреты висят на затененных стенах. В большинстве своем это были написанные масляной краской портреты легендарных финансовых магнатов. На одном из них был изображен министр финансов Гамильтон. Хагену пришла в голову мысль, что Гамильтон поддержал бы проведение подобной конференции в стенах банка. Нет ничего более успокаивающего, заставляющего вести себя с умом, чем атмосфера денег.
Начало конференции было назначено на 9.30–10.00 утра. Первым прибыл организатор и инициатор конференции — дон Корлеоне, одним из многочисленных достоинств которого была пунктуальность. Вторым прибыл Карло Трамонти, превративший южную часть Соединенных Штатов в свои владения. Это был человек средних лет, поразительно красивый, несколько высокий для сицилийца и очень смуглый; одет он был с большим вкусом. Он не походил на итальянца и напоминал скорее портрет из журнала миллионеров, развлекающихся на своих яхтах. Источником доходов семейства Трамонти служили игры, и ни один человек не мог бы при встрече с доном семейства догадаться, с какой жестокостью и непримиримостью прокладывал он себе путь к власти.
Эмигрировав из Сицилии молодым парнем, он поселился во Флориде. Там он превратился в настоящего мужчину и поступил на работу в американский синдикат политиканов из южных городков, установивших контроль над играми. Это были суровые люди, которые заручились поддержкой не менее суровых чиновников полиции, и они не допускали мысли, что их свергнет какой-то зеленый эмигрант. Они не были готовы к проявленной им жестокости, да и не могли противопоставить ей соответствующую силу, так как, по их убеждениям, дело, за которое они боролись не стоило кровопролития. Трамонти заручился поддержкой полиции, обещал ей большую долю от своих доходов; он сверг этих дикарей, которые вели дела без капли фантазии. Именно Трамонти был тем человеком, который завязал связи с Кубой и режимом Батисты и вложил деньги в злачные места Гаваны — игорные и публичные дома, которые стали притягательной силой для обывателя с континента. Трамонти был теперь миллионером в квадрате и владельцем одной из наиболее роскошных гостиниц в Майами.
Войдя в комнату совещаний вместе с загорелым консильори, он обнял дона Корлеоне с соболезнующей гримасой на лице.
Один за другим прибывали остальные доны. Все они знали друг друга. Им приходилось встречаться на празднествах и во время деловых совещаний. Они обращались друг к другу с профессиональной вежливостью и в молодости часто оказывали друг другу мелкие услуги. Третьим из донов прибыл Иосиф Залуччи из Детройта. Семейство Залуччи владело соответствующим образом замаскированным ипподромом. Они были владельцами и большинством игорных домов. У Залуччи было круглое лунообразное лицо, он производил впечатление добродушного и милого человека. Жил он в доме стоимостью в сто тысяч долларов в Гросс-Пойнте, одном из богатейших кварталов Детройта. Один из его сыновей женился на дочери уважаемого американского семейства. Залуччи, подобно дону Корлеоне, был человеком деликатным. За последние три года по приказу семейства было убито всего два человека. Как и дон Корлеоне, он противился торговле наркотиками.
Залуччи привел с собой своего консильори, и оба они подошли к дону Корлеоне и обняли его. Залуччи говорил типичным американским басом, и в его голосе почти не чувствовалось акцента.
— Только твой голос мог привести меня сюда, — сказал он дону Корлеоне.
Дон Корлеоне благодарно склонил голову. Да, на Залуччи он мог положиться.
Два следующих дона прибыли с западного берега, причем приехали они на одном автомобиле. Это были Франк Фальконе и Антони Молинари, самые молодые из гостей, — им едва минуло по сорок лет. Они были одеты менее скромно, чем остальные, было в них что-то голливудское, и свои чувства он выражали, пожалуй слишком громко. Франк Фальконе властвовал в профсоюзе киноработников, владел игорными домами в студиях и поставлял девушек публичным домам западного берега. Остальные доны не очень ему доверяли.