Крестный отец (др.перевод)
Шрифт:
Сопровождая Майкла, телохранители брали с собой люпары. Мафия превратила это охотничье ружье в основное свое оружие. Начальник полиции, посланный в Сицилию по приказу Муссолини, приказал уничтожить все ограды высотой более метра, с тем, чтобы убийцы с люпарой не были в состоянии устраивать засады. Это не помогло, и министр полиции решил проблему массовыми арестами и ссылками на острова.
Союзные войска, освободившие Сицилию, предположили, что все арестованные фашистским режимом люди — демократы, и многие мафиози были назначены старостами деревень и переводчиками. Благодаря этому мафия восстановила свои силы.
В библиотеке доктора Таца были исключительно итальянские книги, и Майклу, несмотря на полученные им в колледже уроки итальянского языка и неплохие знания в разговорной речи, приходилось при чтении прилагать много усилий. В его речи совершенно исчез акцент и, несмотря на то, что местным жителем он считаться не мог, его принимали за одного из тех странных итальянцев, что живут на границе с Германией и Швейцарией.
Искривленная левая половина лица увеличивала его шансы быть принятым за коренного жителя Сицилии. Почти полное отсутствие медицинской помощи делало подобное уродство очень распространенным в Сицилии — многие мужчины и даже дети ходили со шрамами.
Майкл часто вспоминал Кей, ее улыбку, тело и всегда испытывал угрызения совести от того, что не попрощался с ней. К собственному своему удивлению, он не раскаивался в совершенном убийстве: Солоццо пытался убить его отца, а капитан Мак-Клуски оставил ему подарок на всю жизнь.
Боль в сломанной челюсти становилась день ото дня сильнее, и доктор Таца все настойчивее предлагал Майклу сделать операцию. Таца объяснил, что под глазом находится нерв, который разветвляется на множество мелких нервов, и именно этот нерв задет у Майкла осколком кости. Несложная операция в больнице Палермо навсегда избавит его от боли.
Майкл отказался. Когда врач спросил его, почему, Майкл улыбнулся и ответил:
— Это сувенир из дому.
Боль и в самом деле не особенно его беспокоила: это было скорее легким постукиванием по черепу и напоминало работу аппарата, перекачивающего и очищающего воду.
Только после семи месяцев пребывания в деревне Майкл почувствовал настоящую скуку. К тому времени у дона Томасино появилось много работы, и он стал редко показываться в деревне. У него были неприятности с «новой мафией» из Палермо, молодыми людьми, которые наживались на послевоенном строительстве. Они старались урезать по возможности власть деревенских капо-мафиозо, которых называли старыми зазнайками. Дон Томасино был занят защитой своих владений. Лишенному его общества Майклу приходилось довольствоваться рассказами доктора Таца, которые к тому времени стали повторяться.
Однажды утром Майкл решил дойти до гор, расположенных по ту сторону Корлеоне. Его, разумеется, сопровождали оба пастуха-телохранителя. Речь шла не только о его защите от врагов семейства Корлеоне — просто опасно было бродить одному по этой местности. Район кишмя кишел грабителями и враждующими группировками мафии. Его могли заподозрить и в краже из паглиато.
Паглиато — это покрытые соломой хижины, в которых крестьяне прячут орудия труда и пищу. В Сицилии крестьяне не живут на обрабатываемой ими земле. Это слишком опасно и, кроме того, жить на дорогой пахотной земле — большая роскошь. Крестьянин живет в деревне и на рассвете отправляется к своим садам. Обнаружив свой паглиато пустым, он чувствует себя оскорбленным. В этот день он не может работать, и его жена и дети остаются без хлеба. Закон оказался беспомощным, и мафия, занявшись этой проблемой, решила ее по-своему. Она преследовала и убивала грабителей паглиато. При этом часто страдали невиновные. Если Майкл случайно окажется возле только что ограбленной паглиато, его примут за вора.
Итак, в одно солнечное утро Майкл вышел в сопровождении двух преданных пастухов на прогулку. Один из пастухов был простым и уродливым парнем, почти идиотом. Он все время молчал, словно мертвый, и лицо его было бесстрастным, как у индейца. У него было типичное для молодого сицилийца худое крепкое тело, которое к старости обычно полнеет и жиреет. Звали его Кало.
Второй пастух был моложе его, подвижнее и кое-что успел повидать на своем веку. Во время второй мировой войны он служил в итальянском флоте и перед тем, как попасть в плен к англичанам, ему успели сделать татуировку. Татуировка превратила его в местную знаменитость. Сицилийцы не часто позволяют татуировать себя — у них для этого нет ни времени, ни желания. Вернувшись в деревню, Фабрицио не особенно хвастал своей татуировкой, хотя она и отображала дорогую сердцу каждого сицилийца тему: на волосатой груди и животе Фабрицио обнимались голые мужчина и женщина.
Фабрицио перебрасывался с Майклом шутками, задавал ему вопросы об Америке (от них невозможно было скрыть истинное происхождение Майкла, но они не знали в точности, кто он, и понимали, что сплетничать на эту тему не стоит) и приносил иногда Майклу свежий сыр, приятно пахнущий парным молоком.
В это утро они шли по пыльным деревенским дорогам, мимо ослов, впряженных в разукрашенные веселыми красками повозки. Кругом цвели апельсиновые деревья, миндаль и маслины, вся земля была покрыта розовыми цветами. Майкл думал увидеть здесь голую пустыню, а встретил плодородную землю, покрытую цветами, издающими аромат лимона. Земля была так красива, что он перестал понимать людей, оставляющих ее. Видимо, люди слишком плохо относились друг к другу, раз им приходилось покидать этот рай.
Майкл собирался пройтись пешком до прибрежной деревеньки Мазара, а вечером вернуться на автобусе в Корлеоне. Утомившись, он легче уснет. У пастухов были полные котомки с сыром и хлебом; свои люпары они даже не пытались спрятать.
Майкла охватило такое же чувство, какое бывало у него в детстве, когда он выходил в летний день поиграть в бейсбол. Сицилия была покрыта цветами, а аромат лимонных и апельсиновых цветов был так силен, что действовал на невосприимчивое после ранения обоняние Майкла.
Рана давно залечилась, но кости срослись неправильно и давили на левый глаз. По той же причине у него постоянно текли из носу сопли, он часто наполнял слизью носовые платки, но еще чаще сморкался прямо на землю по крестьянскому сицилийскому обычаю, который в детстве вызывал у него глубокое отвращение.
В этот день они так и не дошли до берега моря. Пройдя двадцать пять километров, Майкл и пастухи присели в тени зеленых апельсиновых деревьев, чтобы отдохнуть, съесть свой обед и выпить вино. Фабрицио болтал о том, что в один прекрасный день поедет в Америку. Когда они, поев и выпив вина, все трое растянулись на траве, Фабрицио снял рубашку и напряг мышцы живота, чтобы «вдохнуть жизнь» в татуировку. И тут Майкла поразило то, что сицилийцы называют «градом».
За цитрусовой плантацией тянулись зеленые сады помещичьих усадеб, а невдалеке виднелась вилла, словно извлеченная из-под обломков Помпеи. Это был настоящий маленький дворец с мраморными колоннами, среди которых вдруг показалась стайка деревенских девушек в сопровождении двух толстых одетых в черное матрон. Следуя старинному обычаю, девушки, видимо, выполняли свой долг по отношению к местному помещику: чистили усадьбу и готовили ее к приближающейся зиме. Теперь они вышли за цветами, чтобы наполнить ими комнаты усадьбы. Они собирали букеты из розовой суллы и синей вистерии, перемешивая их с цветками апельсина и лимона. Девушки не замечали мужчин, расположившихся в тени деревьев, и шли прямо на них.