«Крестоносцы» войны
Шрифт:
— И нас заодно! — сказал первый голос. Послышалась короткая очередь — словно кто-то стучал металлической линейкой по деревянной доске.
— Видал? — крикнул голос. — Это еще только цветочки!
У Бинга дрожали колени, ему казалось, что он бредет по воде против сильного течения. Ноги не слушались его.
Он снова ощутил сладковатый запах тления, хотя и знал, что разлагающийся труп коровы, усеянный синими и зелеными мухами, остался далеко позади. Словно этот тошнотворный запах застрял у него в носу и не давал дышать. А какие тяжелые эти громкоговорители, черт бы их побрал! Он обхватил один из них, согнулся в три погибели и выбежал из-под прикрытия. Чем больше он съеживался, тем, казалось ему, огромней и заметней он становился. Что-то просвистело мимо его уха. Он бросился наземь. Надо встать, думал он. Но встать не было сил. И не мое это вовсе дело. Чего ради я вожусь с репродуктором?
Толачьян подполз к нему и взял у него из рук репродуктор. По лицу Толачьяна струился пот. Он пополз обратно в кустарник, где уже установил один громкоговоритель. Он подключил провода и махнул Бингу рукой:
— Все в порядке, ползи обратно.
Какой молодец Толачьян! Он не только помог ему, когда взял у него громкоговоритель, — он показал, что берет на себя инициативу. Бинг немного успокоился и глубоко перевел дух. Когда он добрался до грузовика, Лаборд топнул ногой и крикнул:
— Чего вы копаетесь? Живей, живей!
От нетерпения и досады лейтенант даже скрипел зубами. Бинг посмотрел на его высоко поднятые брови, на оскаленный рот и едва удержался, чтобы не ударить кулаком по его редким верхним зубам.
— А почему вы нам не помогаете? Чего вы стоите здесь как истукан?
— Что-о? — сказал Лаборд.
— Делайте что-нибудь! — крикнул Бинг.
Он подошел к машине, снял микрофон и выбрал место для себя шагах в десяти от грузовика — небольшое углубление в земле, где он мог залечь. Он лег ничком и на минуту закрыл глаза. Потом он увидел, что Лаборд послушно тащит громкоговоритель в кусты налево. Толачьян тащил второй.
Но Бингу некогда было порадоваться за Лаборда. Немцы, видимо, решили, что каковы бы ни были намерения американцев, привезших грузовик, ничего хорошего он им не сулит. Поэтому немцы били по всему, что двигалось на американской стороне. Щелканье бича раздавалось все чаще и все размеренней.
Бинг жалел, что с ним нет капитана Троя. Пока они были вместе, Бинг чувствовал себя спокойно и уверенно. Капитан был такой большой, неторопливый, говорил ровно и деловито. Теперь место Троя занял Толачьян; правда, только отчасти, — у Толачьяна довольно своих хлопот.
Как Толачьян может делать свое дело? Бингу это казалось просто чудом. Сам он не в силах был сдвинуться с места, словно пот, смешавшись с грязью, припаял его к земле.
И ему надо подумать. Давно пора преодолеть свой страх, свое инстинктивное желание сжаться в комок, исчезнуть, каждый раз, как немцы начинали стрелять. Он не имел ни малейшего представления о том, что он им скажет. Ни одной мысли не бродило в его голове, и сколько он ни заставлял себя, он мог думать только о том, как ему хочется уйти отсюда. И вдруг ужас охватил его: что, если он ничего не сумеет сказать? Если ничего у него не выйдет, кроме бессвязного лепета. Что тогда? Все эти муки — впустую?
Кто-то тронул его за плечо. Толачьян лежал возле него.
— Все готово, — сказал Толачьян улыбаясь. — Ты готов?
— Нет, — сказал Бинг, — не готов.
— Что с тобой?
— Ничего.
Толачьян перевернулся на спину. Вытащив измазанную землей пачку сигарет, он щелкнул по ней пальцем, и сигареты выскочили.
— Успеем покурить, — сказал он.
Бинг тоже лег на спину, и они закурили, глядя в безоблачное небо.
— Здесь хорошо, — сказал Толачьян потягиваясь. — Когда-нибудь после войны я приеду сюда с женой погостить. Неплохое место выбрали для войны! Ты видел яблони, там, где мы поставили грузовик, пока ты ходил искать дорогу? Я надкусил одно яблоко, они еще зеленые, но скоро поспеют. — Он взял в руки ком земли, растер его и просеял между пальцами. — Хорошая земля, — сказал он, — все здесь может расти, а после боев еще лучше будет.
Где-то в стороне раздался взрыв.
— Миномет, — сказал Бинг.
— Да, — Толачьян затушил окурок о землю. — Мину слышишь только, когда уже пролетит. Это хорошо. Если попадет — сразу конец, не чувствуешь, не знаешь. Правда?
— Как по-твоему, что они там думают, немцы?
— Вот уж не знаю. Ну, я пойду, пора включить ток. А ты подуй в микрофон, когда будешь готов.
— Хорошо.
Бинг проводил Толачьяна взглядом, посмотрел, как тот влезает на грузовик. Для своих лет — проворный.
Еще одна мина взорвалась неподалеку. Бинг взял в руки микрофон. Черная букашка, потревоженная его резким движением, стремительно сползла по травинке и спряталась за комочком земли.
Разумная букашка, подумал Бинг.
Он заговорил в микрофон.
— Achtung! Achtung! [4]
Голос его, усиленный репродукторами, звучал неожиданно громко.
— Внимание! Немецкие солдаты!
Это вовсе не его голос. Он звучит удивительно твердо и уверенно, даже вызывающе. Бинг улыбнулся. Напряжение покинуло его. Он пошевелился, устраиваясь поудобнее, и слегка передвинул локоть правой руки, державшей микрофон. Мысль работала ясно.
4
Внимание! (нем.)
— Немецкие солдаты! Сегодня вы могли убедиться в мощи американской армии. Мы дали только один залп из всех наших орудий. Вы легко можете себе представить, что сталось бы с вашими позициями, если бы мы открыли заградительный огонь.
Так хорошо, подумал Бинг. Запросто, как будто беседуешь с ними. Точно они — нашкодившие дети; ты — голос разума; не хотите, мол, не слушайте, но я должен сказать вам, и уж после, когда вам достанется, пеняйте на себя.
— Потом мы послали вам листовки, чтобы объяснить, зачем сегодня стреляли все пушки по всему фронту. Они стреляли в честь Четвертого июля. Это наш национальный праздник, день основания Соединенных Штатов. Кое-кто из вас, вероятно, прочел наши листовки; не думаю, чтобы ваши офицеры могли помешать вам.
Немецкий пулемет лихорадочно застрочил. Очередь попала в один из громкоговорителей справа. Бинг слышал, как пули впивались в металл.
— Стойте! — крикнул он в микрофон. — Прекратите огонь! Неужели вы так боитесь правды, что и слушать ее не можете?
Немцы явно прислушиваются к его словам. Пулемет замолчал. Теперь Бинга почти радовала его работа. Он чувствовал, что установил контакт со своими слушателями. Хорошо бы увидеть их лица — настороженные, встревоженные, ожидающие, что же будет дальше. И злобные, сердитые лица, которые хотели бы остановить его, но колеблются, боясь показаться трусами.