Крестоносцы
Шрифт:
— За это Господь Бог и ниспослал им свое благословение, — заметил старый Вильк.
Затем, грустно покачав головой, он прихлебнул меда, пошевелил железной кочергой головни в печке и сказал:
— А вот мой парень погиб!
— Воля Божья.
— Это верно! Старшие сыны — пятеро их у меня было — полегли задолго до него. Да вы сами знаете. Что и говорить, воля Божья. Но этот был самый крепкий. Настоящий Вильк, и когда бы не погиб он, так, может, сегодня тоже жил бы в собственном замке.
— Уж лучше бы Чтан погиб.
— Что там Чтан! Он взваливает себе на спину мельничные жернова, а сколько раз мой трепал его! У моего была рыцарская выучка, а Чтана жена теперь по роже хлещет; он хоть и силач, а дурак.
— Да, никудышный! — подтвердил Мацько.
И, воспользовавшись случаем, стал превозносить до небес не только рыцарское искусство Збышка, но и его ум: он, мол, в Мальборке состязался с первейшими рыцарями, а «с князьями говорить для него всё едино, что орехи щелкать». Старик хвалил Збышка и за рассудительность, и за хозяйственность, без чего замок поглотил бы скоро всё их достояние. Не желая, однако, чтобы старый Вильк подумал, будто им грозит что-нибудь подобное, он сказал, понизив голос:
— Ну, по милости Божьей, добра у нас полны сундуки, побольше, чем люди думают, только вы про то никому не сказывайте.
Люди, однако, и догадывались, и знали, и друг другу рассказывали, раздувая всё и преувеличивая, особенно богатства, которые богданецкие рыцари вывезли из Спыхова. Болтали, будто деньги из Мазовии везли целыми бочонками. Мацько как-то выручил знатных владетелей Конецполя [113] , дав им взаймы десятка два гривен, и все окончательно уверились в несметности его «сокровищ». От этого богданецкие рыцари ещё больше значили в глазах людей и пользовались ещё большим почётом, и в замке у них всегда полно было гостей, на что Мацько, хоть и был бережлив, никогда не смотрел косо, зная, что это помогает возвеличению рода.
113
Конецполь (ныне Ченстоховское воеводство) как раз в 1403 г. получил права города. Далее Сенкевич упоминает Якуба (Кубу) из Конецполя, воеводу серадзского в 1394 — 1430 гг. Конецпольские стали влиятельным магнатским родом.
Особенно пышно справляли крестины, а раз в год после успенья Збышко устраивал для соседей большой пир, на который приезжали и шляхтянки поглядеть на рыцарские состязания, послушать песенников и при свете смоляных факелов до утра поплясать с молодыми рыцарями. Вот тогда-то старый Мацько тешился и радовался, любуясь на Збышка и Ягенку, которые с виду были так горделивы и величавы. Збышко возмужал, раздался в плечах, но, хоть ростом был высок и могуч, лицо у него по-прежнему было юношеским. Когда же, охватив пышные волосы пурпурной повязкой, он облачался в богатое платье, затканное серебряными и золотыми нитями, не только Мацько, но и многие шляхтичи говорили про себя: «Господи, сущий тебе князь в своем замке». А перед Ягенкой, которая сияла молодостью, здоровьем, силой и красотой, рыцари, знакомые с западными обычаями, не раз преклоняли колено и просили её стать дамой их сердца. Сам старый владетель Конецполя, который был серадзским воеводой, при виде её приходил в восторг и сравнивал её с утренней зарей и с «солнышком», «которое озаряет мир и даже старую кровь заставляет играть в жилах».
ХLVII
Но вот на пятом году, когда во всех деревнях был заведен образцовый порядок, когда над законченной сторожевой башней уже несколько месяцев развевалась хоругвь с Тупой Подковой, а Ягенка благополучно родила четвертого сына, которого назвали Юрандом, старый Мацько сказал как-то Збышку:
— Всё на свете случается, вот бы послал Бог счастье ещё в одном деле, и можно умереть спокойно.
Збышко поглядел на него испытующим взором и, помолчав с минуту, спросил:
— Уж не о войне ли с крестоносцами вы говорите, больше ведь вам и желать-то нечего?
— Я скажу тебе, что и раньше говорил, — ответил Мацько, — покуда жив магистр Конрад, войны не будет.
— Не век ему жить!
— Да и мне не век, вот почему я совсем про другое думаю.
— Про что же?
— Э! Лучше не загадывать. А пока что съезжу я в Спыхов, а коли приведет Бог, так и к князьям в Плоцк да в Черск.
Збышко не очень удивился, — Мацько за последние годы не раз ездил в Спыхов, — он только спросил:
— Долго ли пробудете?
— Да на этот раз подольше, в Плоцке придется задержаться.
Спустя неделю Мацько и впрямь уехал, захватив с собой несколько повозок и добрые доспехи, «на случай, если придется с кем-нибудь драться». Прощаясь, он ещё раз предупредил, что, может, задержится, и действительно задержался: целых полгода не было о нём ни слуху ни духу. Збышко стал уж беспокоиться и наконец отправил в Спыхов нарочного, но тот встретил Мацька за Серадзом и вернулся с ним домой.
Старый рыцарь был что-то мрачен, но, порасспросив Збышка обо всём, что делалось в его отсутствие, и узнав, что всё в порядке, успокоился, повеселел и сам заговорил о своей поездке.
— Знаешь, я был в Мальборке, — сказал он.
— В Мальборке?
— А то где же?
Збышко воззрился на него в изумлении, затем хлопнул себя по ляжке и воскликнул:
— Господи! А я-то совсем забыл!
— Ты-то мог забыть, потому что выполнил свой обет, — ответил Мацько, — но не приведи Бог, чтобы я от обета своего отступился и честь свою замарал. Не в обычае это у нас, и клянусь крестом святым, что, покуда жив, я этого обычая не нарушу.
Мацько при этом нахмурился, и лицо его стало таким ужасным и грозным, каким Збышко видел его только в былые годы у Витовта и Скирвойла, когда надо было сражаться с крестоносцами.
— Ну, и что же? — спросил Збышко. — Не одолели?
— Как же я мог его одолеть, коли он не принял моего вызова.
— Почему?
— Он стал великим комтуром.
— Куно Лихтенштейн стал великим комтуром?
— Ба! Его, может, и великим магистром изберут. Как знать! Но он уже сейчас почитает себя равным князьям. Говорят, в ордене он вершит всеми делами, всё лежит на его плечах, магистр без него шагу не ступит. Да разве он выйдет драться на утоптанной земле? Только на смех меня люди подняли бы.
— Неужели посмеялись над вами? — спросил Збышко, гневно сверкнув глазами.
— Посмеялась княгиня Александра в Плоцке. «Поезжай, говорит, и вызови римского императора! Я, говорит, знаю, что ему — это Лихтенштейну! — послали вызовы и Завиша Чарный, и Повала, и Пашко из Бискупиц, но он даже таким мужам ничего не ответил — не может. Не потому, что трус, нет, он монах и занимает, говорит, столь важный и почётный пост, что ему совсем не до этого и честь его больше пострадала бы, когда бы он принял вызов». Вот что она сказала.